Русское братство
Шрифт:
— Постель…
На пороге стоял прыщеватый старшина. Степаненко не слышал, когда он открывал камеру.
Постель представляла собой стандартный набор: матрац, одеяло, подушка, наволочка, две простыни, полотенце. Но все это было подержанное. Матрац — рваный, с клочками рыжей ваты, одеяло вытертое, с дырами, наволочка и простыни — латаные-перелатанные, полотенце было не больше мужского носового платка. На всех вещах стояли едва различимые казенные штампы. Но хуже всего было то, что от этих вещей сильно
Степаненко не стал расправлять постель — не было ни сил, ни терпения. Свалил все в кучу и упал сверху. Неизвестность угнетала, убогая обстановка раздражала. Обезболивающее переставало действовать и нога стала зудеть, гореть огнем. Казалось, тугая повязка передавила голень и нога отмирает. Как Степаненко ни хотел спать — не мог. Лишь только когда разбинтовал ногу, смог забыться тяжелым сном.
Проснулся от какого-то навязчивого стука. Увидел контролера, молотящего ключом по железу койки:
— Подъем! Заправить койку! Не положено!
Контролер ушел, а Степаненко застыл в задумчивости. Как хорошо было во сне. Этот контролер вернул его в мрачную действительность. Сбросив оцепенение, Степаненко кое-как заправил кровать, снял одежду, проковылял к умывальнику и впервые за двое суток умылся.
На столе он обнаружил мятую алюминиевую кружку и гладкий обломок ложки. Это еще раз напомнило Максиму, где он находится.
По коридору раздался грохот и окрики: арестантам раздавали ужин. Ужин состоял из жидкой просяной каши и черпака коричневатой жидкости.
— А хлеб? — спросил Степаненко.
— Утром хлеб! — буркнул раздатчик в форточку кормушечного окна.
Как ни противна была каша, Степаненко съел ее. Ему нужны силы. Лег на кровать, но заснуть не успел — дверь лязгнула, отворилась и на пороге Степаненко увидел врача. Ту самую молодую садисточку, которая вынула ему пулю. Скорее всего, она здесь, в СИЗО, и работала, а в ИВС приезжала к больным. На этот раз в руке она держала одноразовый шприц и какую-то ампулу. И опять Степаненко отметил, что лицо женщины ему знакомо. Где же он мог ее видеть?
На этот раз врач не показалась такой мертвяще-холодной. В ее серых глазах Степаненко вычитал затаенный интерес. Она молча ввела лекарство и ушла. Через несколько минут Степаненко стал проваливаться в дрему. Несколько раз отметил, как открывалась заслонка «глазка» в металлической двери, и бдительный взгляд охранника скользил по камере, останавливался на нем.
Степаненко и не заметил, как забылся тяжелым сном.
Глава XL. Допрос
Когда на следующее утро Степаненко привели на допрос к следователю, тот встретил его вежливо, даже приветливо.
— Как вы, Потапов, провели ночь? В камере не холодно?
— Нормально, — проговорил Максим и не узнал собственного голоса.
— Кормят у нас, конечно, неважно… Согласен… — сказал следователь. По его лицу снова расплылась улыбка.
Его щеки, казалось, были покрыты масляной пленкой, и только в глазах был холодный оловянный блеск.
«Сейчас начнется… — подумал Максим. — Станет выпытывать, где я подхватил пулю…»
Смирнов поймал его взгляд, хитро сощурился, спросил:
— Вы довольны медицинским обслуживанием?
— Я думаю, товарищ следователь, — раздраженно сказал Степаненко, — что мое мнение по этому поводу не очень-то вас интересует, правда?
Следователь, массируя пальцами веки, будто испуганно, проговорил:
— О, да, да… Вы откровенны, и это хорошо. Но знаете, грустно так… Все допросы, допросы… Они ведь похожи один на другой, как карандаши в стакане. Воровство, грабеж, хулиганство, убийства… Ладно, приступим к делу. Ваши имя и фамилия — Потапов Петр Петрович?
Максим утвердительно кивнул.
— По какому делу вы попали сюда?
— Такой вопрос я могу задать вам, товарищ следователь.
— Чем вы занимались на рынке? Вы житель Арсеньевска?
— Нет, — сказал Степаненко. — Я москвич.
— Почему же вы не в Москве?
Это был каверзный вопрос. Нужно было придумывать легенду, то есть умело врать. Прикинуться больным? Вообще чокнутым, ненормальным. Рано или поздно обман откроется.
— Я искал работу, меня обокрали… Вот я и добираюсь в Москву на попутках.
— На попутках? — удивился Смирнов. — Ладно, а ваш московский адрес?
— Я… Я человек без определенного места жительства.
— Гм… Из документов у вас, кроме этой фигни, — следователь указал на водительское удостоверение, — нет ничего?! Да? Неладно у вас как-то выходит. Человек хочет вернуться домой, в Москву, а попадает почему-то в Арсеньевск. Не скажете ли вы, какие причины привели вас в Арсеньевск?
Степаненко заметил, что Смирнов упрямо не касался главного — пулевого ранения.
— А причины очень простые. Я говорил, что меня обокрали. Очутившись в таком положении каждый, понятно, будет искать своих близких или знакомых. В Арсеньевске у меня есть дядя.