Рута Майя 2012, или Конец света отменяется
Шрифт:
Он говорил все это так забавно, сопровождая слова соответствующей мимикой.
Марина живо представила себе эту картину и рассмеялась:
– Да-да, теперь помню. Правда, я не только не столичная штучка, но и не мексиканка вовсе. Хотя нет, в какой-то мере я, конечно, столичная штучка, только это столица совсе-ем другой страны.
Он окинул ее внимательным взором:
– Правда? У вас превосходный испанский.
– Спасибо! И вы чудесно владеете этим языком. Вы ведь тоже не мексиканец?
– Но и не гринго, – заверил
Томина слегка ахнула и воскликнула уже по-русски:
– Саша! Беловежский? Ну, конечно, Коиштлауака! Как же я не догадалась?
Он замер в полном изумлении. Секунду молчал.
– Вы русская? Вы знаете меня?
– Заочно, – произнесла Марина. – Я слежу за вашими новостями во «ВКонтакте».
– А-а, – усмехнулся он. – Слух обо мне пройдет по всей Руси великой!
– Да-да, мы с вами не только из одного хостела и прочее вплоть до ступеньки, мы еще и с одного факультета. Я на два курса моложе. Я Марина, Марина Томина.
– Вот это да! Значит, мы с вами из одного курятника?
– Давай на «ты», раз уж нас так много связывает? – предложила девушка.
Они спустились с Южной платформы и, оживленно беседуя, шагали по Монте-Альбану. Когда первое изумление от встречи немного выветрилось и были выявлены какие-то общие знакомые, они спустились с эмгэушных небес на землю древнего сапотекского городища.
– Ты понимаешь, я в Монте-Альбане уже третий раз, но только сегодня заметил, что здесь полно сапотекских надписей, – рассказывал Беловежский, пытаясь дать разумное объяснение своему ползанию по ступенькам.
Он то и дело кидался фотографировать камни, мимо которых они проходили, и продолжал сканировать их взглядом.
– Значит, и сапотеки имели письменность? Здорово! – восхитилась Марина.
– Я и сам это только недавно осознал. Вообще-то я занимаюсь майя, но любые древние письмена вызывают мой живейший интерес. – И, словно в подтверждение своих слов, он опять нырнул к камням с фотоаппаратом наперевес.
Они подошли к Дворцу танцоров. Подобное название это сооружение получило из-за выстроенной возле него в ряд галереи каменных плит с изображениями людей в странных, неестественных, «танцующих» позах.
– «Танцоры», – обратил Саша внимание девушки на эти плиты. – Кстати, говорят, эти изображения очень древние, чуть ли не четвертый век до новой эры.
Они переходили от одной «танцующей» фигуры к другой. Марина сосредоточенно разглядывала эти странные силуэты и вдруг хрипло произнесла:
– На самом деле здесь запечатлены страдания пленников.
Саша кивнул, но отвлекся, дернувшись фотографировать блок самого «дворца».
Я внезапно ощутила головокружение. Стелы с «танцорами» стали таять, а на их месте возникала вереница людей с искаженными от боли лицами,
– Марина! Марина! Что с тобой? Тебе плохо? Тепловой удар?
Беловежский держал ее за плечи, слегка встряхивая. Зажмурившись, она спиной прислонилась к стене. Очнувшись, Марина открыла глаза:
– Нет, все в порядке. Пойдем отсюда. Здесь больно!..
Он странно посмотрел на нее, но промолчал.
Когда они подошли к Зданию J, она нарушила неловкое молчание:
– Как ты думаешь, это действительно обсерватория?
– Не знаю. Здесь в объяснении значится, что наблюдение за звездами играло большую роль в культуре Мезоамерики. Но мне кажется, никто не в курсе, какое именно здание служило для этих целей. И если обсерваторией назначили Здание J, то только потому, что оно так необычно сориентировано и отличается своим положением от остальных своих собратьев. – Саша помолчал и неожиданно решительно двинулся к стене Обсерватории. – А вот это уже поинтереснее будет! Смотри!
Большие плиты, составлявшие стену этого строения, были просто испещрены рисунками в геометрическом стиле.
Азарт Беловежского заразил Марину. Ей было с ним очень интересно. «Заочно», как она ему сказала, она действительно была уже знакома и с его юмором, и с самоиронией, и с беззаветной преданностью мезоамериканским древностям.
– А ведь надписи могут быть на любых камнях, – отметила она. – Вон тех, например.
– Точняк! – И беспорядочно раскиданные вокруг Обсерватории каменные глыбы стали следующим объектом пристального осмотра Александра.
На камнях удобно устроилось и явно отдыхало целое мексиканское семейство: мама, папа и трое детей женского пола от подросткового до юношеского возраста. Непонятное, странное поведение молодого человека, методично ползающего вокруг каждой глыбы, привлекло их внимание.
– А что вы ищите? Что-то потеряли? – участливо спросила женщина на испанском языке.
Мужчина перевел ее вопрос на английский, очевидно заподозрив в Беловежском американца.
– На камнях могут быть надписи, – ответил Саша по-испански.
– Надписи? – не поняла женщина. – Какие?
– Древние! Миштекские, сапотекские.
– А зачем они вам?
И Беловежский рассказал, что занимается изучением языка майя.
– А при чем тут эти камни? – спросила старшая из дочерей.
Тема захватила всю семью. Все оживились.
– Для эпиграфиста любая надпись интересна, особенно если письмо не дешифровано. Для расшифровки любой системы письма прежде всего необходимо обладать достаточным количеством текстов. Чем больше надписей будет найдено и привлечено к изучению, тем больше вероятности их расшифровать. Правда, для этого еще понадобится ключ, благодаря которому эти надписи наконец заговорят. – И Саша привел в пример Шампольона и его дешифровку египетских иероглифов.