Рута
Шрифт:
Он снова вопросительно уставился на Руту.
— Что вы хотите? — спросила ведьмачка.
— Насколько я понимаю — вы коллеги! И раз одна ранена, вторая вполне может ее заменить и прикончить мерзавца! Как вы потом будете делить оплату, меня не касается, я только хочу, что бы этой твари больше не было в моем лесу.
— Хорошо.
— В таком случае, окажите мне честь и будьте моими гостьями. Мой дом не далеко, там вам будет гораздо комфортнее, чем здесь? Да и уехать, не попрощавшись, не получится!
Он улыбнулся еще более обворожительно, окинув Руту сальным взглядом. Затем приказал своим товарищам нести носилки. Цири уложили
На крыльце, обняв себя руками, сидел Митюн. Слезы текли по его веснушчатым щекам в два ручья, собирались под подбородком и скатывались за воротник. Губы лежащего рядом с ним Карика, напоминали перезревшие сливы, зубов во рту здорово поубавилось. Если бы не блуждающий, ничего непонимающий взгляд, можно было бы подумать, что он умер. Когда Рута вывела коня из сарая, ему неожиданно полегчало, вскочив как ужаленный и, спрятавшись за сына, он испуганно уставился на увесистое копыто жеребца.
Ехали медленно и молча, слышно было только шлепанье по дорожной жиже копыт и башмаков. Рута постоянно оглядывалась назад, и каждый раз лежащая на носилках Цири успокаивала ее взглядом, мол, все нормально, не переживай. Главарь ганзы, несмотря на раскисшую узкую дорогу, пытался ехать с ведьмачкой стремя в стремя. Его белоснежный конь не уступал ростом Шэво, но все равно казался, каким-то щуплым, по сравнению с вороным красавцем.
Проехав по дороге почти милю, свернули в лес на узкую тропинку. Тропа петляла, огибая болотины и кучи бурелома, спускалась в овраги и поднималась снова, пока не уперлась в небольшую речушку. Дальше около двух миль пришлось двигаться по реке, вода, которой лошадям доходила до бабок. Ехали очень медленно, что бы хлюпающие по воде, несущие носилки мужики не отставали. Потом снова свернули в лес, и еще немного проехав по широкой, хорошо утоптанной тропинке оказались в селении разбойников. Это была деревня, прямо посреди леса, состоящая из торчащих из земли тут и там крыш землянок и одной большой рубленой избы, маленькой кузни, баньки, конюшни и левады, в которой прогуливались несколько белоснежных лошадей.
Рута удивленно осматривала селение, придерживая рукой подрагивающий у нее на шее ведьмачий медальон. Везде возле землянок люди занимались делом. Мужчины кололи дрова и складывали их в ровные аккуратные поленницы, мастерили не хитрую деревянную мебель, выделывали и растягивали для просушки шкуры, точили ножи, чистили арбалеты и вязали стрелы. Женщины стирали одежду в больших ушатах и развешивали ее, на натянутые от дерева к дереву веревки, доставали воду из колодца, чистили котлы, вытирали носы и подтягивали штаны смешным неловким малышам. Дети постарше носились, играли и шумели, периодически получая от взрослых подзатыльники и окрики. Подростки помогали родителям, но то и дело, поглядывая на резвящуюся малышню. В общем, обычная жизнь обычной деревни, но если бы Рута не увидела это своими глазами, а кто-то ей рассказал, что так живут разбойники в лесу, она бы не за что не поверила.
Ловко соскочив со своего коня, главарь поспешил помочь спешиться ведьмачке. Затем, предложив опереться на свою руку, проводил в дом. Его галантность и вежливость удивляли ее не меньше всего остального. Следом внесли Цири и уложили на широкую мягкую кровать в отдельной дальней комнате, туда же Рута велела принести и свои вещи.
Цири почти сразу же уснула, утомившись
— Не желаете ли в баньку, милсдарыня? — предложила поджидающая ее дородная матрона, держащая в руках чистое льняное полотенце.
— С огромным удовольствием.
Женщина проводила ее в баню, помогла раздеться и расплести косу.
Главарь разбойников ждал ее сидя за накрытым к ужину столом, попивая вино из красивого золотого кубка. Когда она вошла, тут же встал, склонив голову, и прижав руку к груди, произнес:
— Позвольте представиться, граф Марат Гинваэл! Извините, что не сделал этого сразу!
— Граф?! В таком месте и таком окружении, занимающийся разбоем? — усмехнулась Рута. — Хотя постойте! Ледяной Марат — так зовут вас кметы, вы, похоже, для них герой, а вот знать величает вас Сосулькой в ж… Ну общем не очень уважительно.
— Знаете, Рута… Ах, простите, не дождался, пока вы сами представитесь! Конечно же, я вас узнал, по вашей знаменитой пряди, — улыбнулся граф, отодвигая для нее стул. — Так вот, мне уже давно абсолютно все равно, как и кто ко мне относиться. После того, как меня лишили всего моего имущества, я живу по своим законам и своим понятиям.
— И давно вы так живете?
Граф наполнил кубки, предложил Руте отведать фаршированных перепелов, сел за стол и ненадолго задумался.
— Давно ли я так живу? — грустно усмехнулся он. — Мне кажется, что я и не жил иначе! Счастливый муж, красавица жена, процветающие родовое поместье с бескрайними лугами, и пасущимися на них, табунами роскошных белоснежных лошадей. Вспоминаю все это и как будто чужая история, а не моя!
Он тяжело вздохнул, залпом выпил содержимое кубка и снова наполнил его вином. Долго смотрел на качающуюся за окном еловую ветку, затем продолжил:
— Уезжая на войну, я отвез свою жену в Хенгфорс. Там не далеко от королевского замка у нас был небольшой, но удобный дом. А поместье поручил своему родному брату, он не мог воевать, потому что с рождения был инвалидом. Левая нога у него гораздо короче правой. Наш род с давних времен занимался разведением чистокровных маллеорских лошадей, предназначенных только в королевские конюшни. Исключением был мой жеребец, на котором я и отправился воевать.
По чистой случайности мне удалось выжить на войне, и когда я вернулся, то обнаружил свою жену в объятиях короля. Разочарованию моему не было конца, и я обоих призвал к ответу. Жена уверяла, что Недомир обманом вынудил ее пойти на это, наплел, что я погиб и все такое, а король просто посоветовал обо всем забыть, забрать свою супругу и отправляться домой. Дней десять посвятив жестокому пьянству, потом, наконец, проспавшись, я посадил жену в карету обвязанную красной лентой с бантом и отправил королю. Она молила меня не делать этого, и лучше убить, чем так позорить, но я был непоколебим. Конечно, потом пожалел об этом!
Прибыв в родовое поместье, нашел его в полном упадке. От знаменитого табуна не осталось ничего, а братец исчез в неизвестном направлении, прихватив с собой все фамильное серебро и драгоценности. Вслед за этими бедами пришла еще одна. Умер мой отец. После смерти матери его хватил удар, с тех пор, то есть почти семь лет, он был прикован к постели и лишен дара речи. Бедный родитель! Видеть, как твой сын разбазаривает все, что веками наживали наши предки и не иметь возможности этому противостоять!