Рутина
Шрифт:
– Ты врешь, ты умеешь! – сказала Наташа.
– Клянусь, первый раз.
Потом мы вчетвером сыграли, и я опять всех обыграл. Даже написал эсэмэс Михаилу Енотову: «U menya otkrylsya odin talant! Ya neploho igrayu v dartz = ya ne obez’yana». Потом мы целовались с Наташей, я стал ее называть «молодой женой», а она меня «дорогой супруг». Игорь и Алиса нам аплодировали и радовались, что образовалась пара. Назавтра Наташе нужно было уезжать к родителям в Междуреченск, и я скорее обрадовался этому факту. Решил, что подумаю эти два дня, а по ее возвращении, возможно, поставлю пистон. Скоро мы разошлись.
Разговоры с Сигитой совсем не получались. Она пила с Пьяницей, я знал это.
Позвонил мой друг и одноклассник
Много раз я пытался писать об этом человеке – наверное, самом первом и важном своем друге из детства. У меня всего два друга, отношения с которыми прервались: Вова и Илья Знойный. Возможно, с обоими из-за Сигиты, но про Илью – это, скорее всего, мои домыслы.
Вернемся к Вове. Один раз он чуть не убил меня, когда нам было по восемнадцать. Причина была совсем ерундовая: я напился и хотел поплакать в его комнате, заняв целый диван, а Вова хотел спать. Мы подрались у него дома и у него в огороде, а потом опять дома, и он разбил тяжеленный дисковый телефон о мою голову. Я, кажется, крушил все вокруг, и иначе остановить меня было невозможно. Помню, кругом были следы крови и соплей. Несколько дней я пролежал в больнице, и мы быстро помирились. Позже он вытаскивал меня из вытрезвителя, приходил на помощь, психовал, обижался, что мне чаще перепадает потрахаться (я просто талантливо преувеличивал), признавался в любви и дружбе. Теперь он уехал на Север и должен был там начать работать ментом. Сейчас у него случилась учебная командировка.
– Я в Москве, – сказал Вова. – Еду к тебе в общагу.
– Ты, конечно, молодец. Но я приехал в Кемерово.
– А учеба что? Забил?
– Сейчас еще каникулы. Ну и немного забил, да. Пропущу несколько дней.
– А можно мне вписаться в общаге?
Я прикинул и сказал, что сейчас скину ему номер Сигиты.
– Только мы сейчас в ссоре. Но она тебя пустит переночевать. Заодно присмотри за ней, вроде они там много пьют.
– И что я сделаю? – спросил он.
– Как что? Если увидишь, что какой-нибудь мужик расчехляется, достает свой прибор, сразу бей ему и ей в лицо и звони мне.
Вова засмеялся и сказал:
– Ладно. Так и сделаю.
Накануне приезда Наташи мне приснился странный сон. Я захожу в комнату в общежитие и застаю Сигиту и Пьяницу в постели. Я сажусь на стул и смотрю, как они целуются. Сигита поднимает на меня взгляд, ее лицо заплакано. Пытаюсь сказать: пожалуйста, не надо. В этом сне не могу говорить. Она перестает видеть меня, возвращается к Пьянице, целует ее от шеи, все ниже, грудь, живот. Я не могу шевелиться, вынужден наблюдать. Попытки отвернуть голову отзываются болью в позвоночнике, но я продолжаю сопротивляться, и кажется, что голова сейчас отвалится, хрустнет, и у меня вырывается с визгом:
– Да перестань!
Сказал это уже в комнате, здесь, в родительском доме. Было совсем темно. Так я лежал и говорил себе: «Я все решил, нам нужно разорвать отношения. Слишком тяжело нам вместе». Стояло раннее утро, я вышел на кухню, даже папа еще не встал на работу. Сидел там один, разглядывал часы, висящие на стене. Секунда за секундой, и вот мне уже двадцать два с половиной года, но разве есть время, разве оно существует? Ничем я не отличался от себя в детстве. И если начать упорно вспоминать любой момент прошлого, снова попадешь в него. И никакой разницы между сейчас, и тогда, и тем, что я воображаю себе в будущем. Все это какой-то пустой и скучный туман.
Я встретил Наташу на автовокзале, при ней была тяжелая спортивная сумка с вещами и банками солений, варенья и пакетиками маминых блинов. До ее общаги мы шли пешком, было недалеко. Погода
– Ну, и как съездила?
– Все хорошо.
– Чем занимаются твои родители?
– Работают.
В общаге мы сели на диван, оба зажатые. Она дала мне фотоальбом. Я увидел ее где-то на море, в купальнике. Два года назад. На фото ей было шестнадцать.
– Ого, – сказал я. – Это где?
– Севастополь.
– Ты еще девственница тут?
Она ткнула меня локтем:
– Ты чего это спрашиваешь?
У нее зазвонил телефон. Она встала у окна, стала разговаривать со своей мамой. Да, все хорошо, доехала хорошо. Я подлез под нее на корточках и стянул юбку с колготками. Она вертела попой, уворачивалась – я смущал ее и мешал разговаривать. Но я все равно стянул трусы. Ладно, она вышла из своей одежды, и, все еще говоря по телефону, повернулась ко мне лицом, стояла передо мной, надо мной, и ее вагина была на уровне моих глаз. Я припал туда ртом и сразу же отпрянул. Мне не нравился этот вкус и этот запах. Я не то что не возбудился – член даже съежился, будто я окунул его в снег. Чтобы она не заметила моего смущения, я целовал ее ноги рядом с промежностью, а пальцем ковырялся в дырочке, прикидывая, что делать дальше. Она положила трубку на подоконник и легла на диван. Пухленькая, с одетым туловищем, голыми ногами и бритой наголо толстенькой писькой. Будь я пьян, это зрелище меня бы сразу раззадорило. Теперь мой телефон издал звук: я услышал, что пришло эсэмэс-сообщение. Автоматически потянулся ответить, но решил, что это будет невежливо. Снял с Наташи оставшиеся вещи, разделся сам и лег рядом.
Мы целовались, но толку не было. Этот вкус и запах не привлекали меня, я не мог от них отделаться.
– Что такое? – спросила она.
– Ты не могла бы взять в рот?
– Что?
– Мой член, конечно.
Она размякла и обиделась.
Мы накрылись пледом и лежали, голые, под ним, но не соприкасаясь телами.
– Извини, – сказал я. – Не знаю, как делать это с новым человеком.
Наташа уже не обижалась и сказала:
– Да ты чего. Это же не главное.
Она обняла и потыкалась губами в мое плечо. Мы оба задремали, несмотря на то, что еще был полдень. Я даже вырубился ненадолго, так мне стало спокойно.
Когда я проснулся, мой член уже стоял. Наташа все еще полуспала, посапывала и слегка потела, как покушавшая свинья. Я пристроился боком, потыкался, смочил пальцы слюной, раскрыл ее, и дело пошло. Без воодушевления, но все равно – получалось. Она начала постанывать, очнулась, поняла, что происходит. Обезьяна, я это тоже умею, подумал я.
– Дорогой супруг, ты не хочешь надеть презерватив? – спросила она.
Я поднял джинсы, достал специально заготовленный гондон. Протянул ей, но она лишь помотала головой – надевай сам. Что ж, развернул и надел его самостоятельно. Поставил раком. Мы продолжили, все происходило как-то механически, как будто у меня был робот, Жука, а я просто управлял им с пульта. Когда мне надоело, я сосредоточился и кончил. Не было кайфа, но испытал некоторое облегчение. Датчики «лишняя сперма» перестали мигать. Можно ведь было просто передернуть и не испытывать всей этой неловкости.
Гондон и ее ляжки были в крови.
– У тебя начались месячные, – сказал я.
Она с недоумением уставилась на меня.
– Нет. Они не могли начаться.
– А что это?
– Не знаю.
Она стала собираться в душ, поцеловала меня, накинула халат. Не сказать, чтобы она сильно переживала.
– Я слышал, что бывает такое. Остаток девственной плевы.
– Глупость какая-то, – она скривилась и дернула плечами.
Наташа вышла. Я стянул гондон, выкинул его в мусорное ведро. Вытерся какой-то салфеткой и вспомнил про эсэмэс. Это было сообщение от Сигиты: «Ya perespala s tvoim drugom Vovoj».