Ружья, микробы и сталь. Судьбы человеческих обществ

Даймонд Джаред

Наибольший убыток во всем Австралийском регионе технологии понесли на острове Тасмания, лежащем в 130 милях от юго-восточного побережья континента. В период плейстоценового падения уровня океана мелкий Бассов пролив, разделяющий Австралию и Тасманию, был участком суши, а люди, обитавшие на тогдашней территории острова, являлись частью населения всего континента. Когда около 10 тысяч лет назад дно пролива ушло под воду, тасманийцы и австралийцы оказались абсолютно отрезаны друг от друга, поскольку ни те ни другие не владели плавательными средствами, способными его преодолеть. Дальнейшее существование четырехтысячного охотничье-собирательского населения Тасмании проходило в отсутствие контакта с любым другим народом на Земле — в изоляции, знакомой нам лишь по фантастическим романам.

Когда в 1642 г. европейцы наконец повстречали тасманий­ских

аборигенов, они застали самую примитивную материальную культуру современной эпохи. Подобно аборигенам материка, тасманийцы были охотниками-собирателями, не знавшими металлических орудий. В то же время у них отсутствовали многие технологии и артефакты, широко распространенные на большой земле: наконечники с зубцами, любые костяные орудия, бумеранги, шлифованные каменные орудия, орудия с рукояткой, крючки, заостренные копья, сети, а также навыки вроде добычи рыбы, шитья и разжигания огня. Некоторые из этих технологий могли быть заимствованы или изобретены жителями континента уже после разделения с Тасманией, и в этом случае мы можем заключить, что крохотное население острова не сумело изобрести их самостоятельно. Остальные попали на территорию Тасмании еще в ее бытность в составе Большой Австралии, после чего были утрачены за время культурной изоляции: например, археологические исследования свидетельствуют о исчезновении на острове рыболовства, шил, игл и других костяных орудий около 1500 г. до н. э. По меньшей мере еще на трех небольших островах (Флиндерсе, Кенгуру и Кинге), отрезанных от Австралии и Тасмании повышением уровня океана около 10 тысяч лет назад, тоже имелись человеческие популяции, от 200 до 400 человек, но все они со временем вымерли.

Можно сказать, что Тасмания и эти три острова представляют собой наиболее выраженную иллюстрацию закономерности, имеющей значение для всего контекста всемирной истории. Человеческие популяции, насчитывавшие лишь несколько сотен индивидов, оказались неспособными существовать неопределенно долгое время в полной изоляции. Популяция размером в 4 тысячи человек смогла просуществовать десять тысяч лет, однако с серьезными культурными потерями и упущенными возможностями развития, результатом которых стала исключительная примитивность ее материальной культуры. Триста тысяч охотников-собирателей материковой Австралии были более многочисленны и менее изолированы, чем тасманийцы, и тем не менее составляли самую маленькую и изолированную из континентальных популяций мира. Засвидетельствованные примеры технологического регресса на Австралийском материке в сочетании с примером Тасмании указывают на то, что скудость культуры коренных австралийцев по сравнению с народами других континентов может быть отчасти объяснена взаимосвязью изоляции и размера популяции с зарождением и развитием технологий — зависимостью, эффект которой в данном случае имел менее выраженную форму, чем на Тасмании. По той же логике, тот же самый эффект мог сказаться на технологических различиях между крупнейшим континентом, Евразией, и следующими за ней Африкой, Северной Америкой и Южной Америкой.

Почему более развитые технологии не проникли в Австралию через посредство ее соседей — Индонезии и Новой Гвинеи? Что касается Индонезии, она была отделена от Северо-Западной Австралии морем и экологически была совсем на нее не похожа. Кроме того, Индонезия сама оставалась регионом культурного и технологического застоя на протяжении периода, закончившегося лишь несколько тысячелетий назад. Не обнаружено ни одного доказательства того, что после первоначальной колонизации Австралии 40 тысяч лет назад сюда проникло что-либо новое из Индонезии — до появления собаки динго около 1500 г. до н. э.

Динго появились в Австралии на пике австронезийской экспансии, стартовавшей в Южном Китае и захватившей Индонезию. Австронезийцы заселили все Индонезийские острова, включая ближайшие к Австралии — Тимор и Танимбар (находящиеся соответственно лишь в 275 и 205 милях от ее побережья). Поскольку австронезийцы покрывали куда большие водные расстояния в ходе тихоокеанской части своей экспансии, мы обязаны были бы допустить, что они неоднократно высаживались на австралийском берегу, даже если бы у нас не было тому доказательств в виде динго. В исторические времена Северо-Западную Австралию ежегодно посещали парусные каноэ из области Макассар, что на индонезийском острове Сулавеси (Целебес), пока австралийские власти не прекратили эту практику

в 1907 г. Судя по археологическим данным, начало этих визитов относится как минимум к 1000 г. до н. э., но вполне вероятно, что они имели место и раньше. Главной их целью была добыча морских огурцов (родственников мор­ских звезд, также известных как трепанги) — макассарцы экс­портировали их в Китай, где этот морепродукт ценили как афродизиак и ценный ингредиент для приготовления супов.

Вполне естественно, что торговые обмены, происходящие во время ежегодных визитов макассарцев, оставили немало следов в Северо-Западной Австралии. На местах стоянок макассарцы высаживали тамариндовые деревья, а аборигенские женщины рожали от них детей. В качестве предметов обмена сюда привозили ткань, металлические орудия, керамику и стекло, хотя ничего из этого аборигены сами изготавливать не научились, а переняли у макассарцев лишь несколько слов и ритуалов, а также плавание на долбленых каноэ с парусом и практику курения табачных трубок.

Ни одно из этих заимствований не оказало фундаментального воздействия на австралийское общество. Но важнее не то, что случилось в результате макассарских визитов, а то, чего не случилось. Макассарцы не осели в Австралии — безусловно потому, что северо-западный угол Австралии, ближайший к Индонезии, имел слишком засушливый климат для макассарского земледелия. Если бы ближайшей к Индонезии была Северо-Восточная Австралия с ее тропическим влажными лесами и саваннами, макассарцы могли бы поселиться здесь, однако у нас нет свидетельств, что они заплывали так далеко. Поскольку, таким образом, макассарцы прибывали небольшими группами, лишь на время и никогда не удалялись в глубь материка, их влияние могло сказаться только на немногих аборигенных обществах, занимавших узкую полоску северо-западного побережья. Но даже эти австралийцы могли познакомиться лишь с малой долей культуры и технологии макассарского общества: они не видели ни его рисовых полей, ни свиней, ни деревень, ни ремесленных мастерских. Оставаясь охотниками-собирателями, австралийцы позаимствовали у макассарцев только те несколько продуктов и практик, которые вписывались в их образ жизни, — изготовление долбленых каноэ с парусами и курение трубок, но не кузнечное дело и свиноводство.

На первый взгляд, еще более поразительной, чем сопротивление австралийцев индонезийскому влиянию, кажется их сопротивление влиянию соседей с Новой Гвинеи. Всего лишь узкая полоска воды — Торресов пролив — разделяла новогвинейских земледельцев, говоривших на новогвинейских языках, практиковавших свиноводство и гончарное дело, охотившихся с луком и стрелами, и австралийских охотников-собирателей, не знавших ни свиней, ни керамики, ни лука и стрел. Более того, пролив не является открытым водным препятствиям, но пересечен цепью островов, из которых самый крупный, Муралуг, лежит лишь в 10 милях от австралийского берега. Обитатели Муралуга брали в жены многих австралийских женщин, и они прекрасно знали и про огороды, и про луки со стрелами. Как получилось, что эти элементы новогвинейской культуры так и не проникли в Австралию?

Культурная непреодолимость Торресова пролива озадачивает лишь тех, кто ошибочно рисует себе картину полноценного новогвинейского общества с интенсивным земледелием и свиноводством, расположившегося всего лишь в 10 милях от австралийского берега. На самом деле аборигены полуострова Кейп-Йорк никогда в своей жизни не видели обитателя самой Новой Гвинеи, потому что вместо прямых контактов существовала длинная цепочка обменов: между Новой Гвинеей и ближайшими к ней островами, затем между этими островами и лежащим на полпути к Австралии островом Мабуйаг, затем между Мабуйагом и еще более южным островом Баду, затем между Баду и Муралугом, и наконец, между Муралугом и Кейп-Йорком.

По направлению к югу типичные черты новогвинейского общества постепенно размывались. Свиньи на островах либо были очень редки, либо вовсе отсутствовали. Жители южных низменных частей Новой Гвинеи, прилегающих к Торресову проливу, практиковали не интенсивное, как в горах, а подсечно-огневое земледелие, к тому же в их хозяйстве немалую роль играли морской промысел, охота и собирательство. На островах удельный вес даже этой подсечно-огневой практики убывал все дальше по мере приближения к Австралии. Сам Муралуг, непосредственный сосед Австралии, был сухим, малопригодным для земледелия островом, немногочисленное население которого кормилось в основном дарами моря, диким ямсом и плодами мангровых деревьев.