Рябь

Хаббард Мэнди

Для начала, я снова убила. Когда Эрик признался мне в любви, я поняла, что должна оставить его. Но я никогда не планировала убивать его. Я сжимаю край столешницы и закрываю глаза, не в силах больше смотреть на себя.

Не имеет значения, что это была самооборона, и что Эрик, наверняка, убил бы меня, если бы я не опередила его. Я оборвала еще одну жизнь. Я сглатываю, желая прогнать слезы. Я не хочу убивать снова и снова. Никогда. Вода отобрала у меня столько всего. И теперь, когда Эрика не стало, когда я знаю, что на самом

деле он бы не разрушил мое проклятие, я вернулась туда, откуда начинала.

Если Эрик действительно врал... если это будет продолжаться вечность... Не знаю, как долго смогу справляться с этим. С тем, кто я на самом деле.

Стук в дверь заставляет меня подпрыгнуть.

– Ты в порядке?

Я киваю, затем понимаю, что он не может видеть меня.

– Да, – говорю я, заставляя свой голос оставаться нейтральным.

– Тогда, может, выйдешь оттуда и поговоришь со мной?

Я вздыхаю. Затем дважды убеждаюсь, что мои глаза покраснели не так сильно, как это ощущается, и покидаю тишину ванной комнаты.

Когда я вхожу в его спальню, мои босые ноги зарываются в роскошный ковер, а в животе скручивается тугой узел. Коул сидит на краю кровати с пультом в руке, голубой свет экрана окружает его странным сиянием. На нем надета выцветшая серая футболка, его темные мокрые волосы достигают воротника. Он выглядит естественно, непринужденно в привычной для себя обстановке.

Я останавливаюсь около кровати и сглатываю, борясь с желанием начать заламывать руки. Знаю, у него должны быть еще вопросы, но я не уверена, что ему понравятся ответы.

Должен же наступить момент, когда он отступит и поймет, что это того не стоит. Что я не стою того.

Он выключает телевизор и отбрасывает пульт. В комнату проникает лишь свет с террасы, странный желтый свет в щелях между задернутыми шторами. Коул встает и подходит ко мне, обнимает за плечи и притягивает к себе.

Во мне разливается спокойствие, в то время как я прижимаюсь щекой к его плечу, вдыхая свежий запах его мыла, тот самый аромат, который все еще присутствует на моей коже. Он такой теплый, нежный, надежный, что я могла бы стоять вот так весь день, не обращая внимания на боль на моем теле и в моем сердце.

Он немного отступает назад и одним пальцем отклоняет мою голову вверх. Мои глаза закрываются, когда его губы обрушиваются на мои. В вихре поцелуев и прикосновений, мы падаем на его кровать.

В этот раз все по-другому. Стены, что Коул возводил, когда мы целовались... всякий раз, когда мы заходили так далеко... вдруг начинают рушиться. Мы переплетаемся и хватаемся друг за друга, сбрасывая одежду на пол. Его губы везде, мои руки скользят по его телу вверх и вниз.

И нам этого не достаточно. Возможно, на нас так повлияло то, что мы были на волосок от смерти? Наше дыхание становится громче, тяжелее. Коул отстраняется к тумбочке, чтобы достать что-то, и я едва сдерживаю себя, чтобы не потянуть его обратно к себе. Но затем он возвращается и оказывается сверху меня; и когда, наконец, между нами не остается свободного пространства,

и все его тело прижато к моему, горячая кожа к коже, наши глаза встречаются.

– Я люблю тебя, – шепчу я, проводя своими пальцами по его обнаженной спине.

Я не планировала этого говорить, но слова вылетели сами собой.

Он наклоняется, прислоняясь своим лбом к моему, и наши глаза оказываются так близко, что я могу лишь различить смесь коричневого и зеленого, наполненных эмоциями и желанием.

– Я тоже люблю тебя.

Я закрываю глаза, чтобы удержать одинокую слезу, которая хочет скатиться вниз по щеке.

Впервые в моей жизни, я не одинока.

***

Я резко открываю глаза.

Просыпаясь.

Я пытаюсь сделать вдох и так быстро и неуклюже принимаю вертикальное положение, что теряю равновесие и падаю с кровати, увлекая за собой одеяло, в котором запуталась.

Мое дыхание соревнуется с быстротой ударов моего сердца, и я не могу ничего расслышать из-за гула поезда в ушах. Я моргаю снова и снова, пытаясь увидеть в темноте.

В мгновении ока Коул оказывается рядом со мной и поднимает меня на ноги.

– Что такое? Что случилось?

Мой голос такой тихий, такой низкий, что его едва ли можно назвать шепотом:

– Я спала.

– Что?

– Я спала, – говорю, на этот раз громче, хотя мой голос по-прежнему слаб.

Коул возвращает меня на кровать, и я сажусь, откинувшись на спинку. Смотрю на часы на его тумбочке.

Они показывают 3:40. Я спала около трех часов. Я шевелю плечами, разминаю руки, болтаю ногами, свесив их с края кровати. Я чувствую себя... лучше. В некоторых местах боль прошла. Прошло чувство, словно мне насыпали песка в глаза. Как будто с моих плеч забрали часть груза.

– Я спала! – говорю я, громче, обнимая его.

По моему лицу разливается тепло. Мы оба все еще голые.

Я разворачиваюсь, начинаю подбирать одежду с пола, в то время как мои щеки пылают. Никогда прежде не была перед парнем обнаженной, как сейчас. Коул бросает мне мою футболку, а затем натягивает свою.

– И это важно? – он растерян, но в его голосе слышно облегчение, когда он понимает, что ничего плохого не произошло.

Я натягиваю на бедра позаимствованные боксеры.

– Да! Ты не понимаешь, Коул. Спят нормальные люди. Которых не пркляли. Я не сплю, по крайней мере, в течение последних двух лет не спала. Я плавала. Я проводила ночи на озере.

Он быстро моргает. Начиная понимать.

– Итак... он не лгал? Теперь тебе не придется плавать?

– Не знаю! Но предполагаю? – Я сажусь на край кровати, чувствуя небольшое разочарование. – Я плавала прошлой ночью, совсем немного. Может, поэтому. Но тогда... это не объясняет, почему я спала. Только то, что мне не нужно было плавать.

Что, если это не имеет смысла? Что, если я просто устала от борьбы с Эриком той ночью, и это лишь... временно? Вокруг нас повисает тяжелая тишина. Мы смотрим в пол, сидя бок о бок на постели, ни один из нас не говорит.