Рябиновый мед. Августина

Знаменская Алина

— Пусть драмкружок покажет свой спектакль. А потом устроим награждение грамотами, — предложила Нюра.

Августина по привычке молчала, думая о том, что пальто Владиславу стало маловато и придется надставить рукава. А валенки, пожалуй, нужно отдать подшить и еще послужат. Жаль только калоши у ребенка совсем прохудились, пропускают воду. Сейчас-то ничего, можно обойтись, а вот к весне понадобятся новые.

— Ну а вы что скажете, Августина Тихоновна? — вдруг обратилась к ней начальница. — Елка, по-вашему, — это пережиток?

«Почему

у нее не получается руководить, как у Натальи Ивановны? — подумала Августина. — Вроде бы советуется, а выглядит это как нерешительность и неумение руководить. И обязательно этот сарказм в тоне… Хотя за сарказмом прячется неуверенность, и она, похоже, действительно ищет совета».

— Елка, по-моему, — это праздник, — ответила Августина. — Хорошая русская традиция, которую не стоит ломать. В конце концов, на верхушке вместо рождественской можно установить пролетарскую звезду. А игрушки и украшения изготовят сами дети. Можно устроить конкурс среди отрядов…

— А спектакль, грамоты?

— Это все, по-моему, уместно в торжественной части того же праздника. Одно другому не помешает.

Пока длился их диалог с начальницей, все молчали. И как-то так снова получилось, что она будто бы выразила общее мнение. Как только замолчала, стали обсуждать детали. Тамара Павловна косилась на инспектора, но по его лицу понять что-либо было сложно. Это был какой-то безликий человек. И бессловесный. Странно, какие люди работают в губернском отделе образования.

— Тогда, если все согласны, — пытаясь утихомирить коллег, засуетилась Тамара Павловна, — давайте составим план.

После собрания Августина поднялась в читальный зал, чтобы подготовиться к занятиям кружка Красного Креста. У нее был свободный от дежурства день, к ней в гости приехала Маша с сыном, но из-за собрания и кружка нельзя провести выходной с родными.

Из окон читального зала хорошо просматривались флигель и горка возле него, где Владик с Сережей катались на фанерной доске. Один скатывался, крутясь юлой, падал в снег, поднимался и лез наверх. А другой занимал его место. Щеки мальчиков снегирями горели на фоне белого великолепия заснеженного ельника. Этот пейзаж — высоченные ели, утопающие в снегу, синие ветки из-под белой шубы, искры снежного покрова, которые заставляют щуриться днем, — все это вызывало в ней детский восторг и чувство некоторого недовольства собой — редко стала обращать внимание на красоту природы и не замечала, как время года меняет одно другое, а дни мелькают, похожие друг на друга, и жизнь ускользает…

— Августина Тихоновна? Не помешаю? — В дверях стоял инспектор.

Почему-то, когда он вошел, она почувствовала холод и невольно поежилась. Словно он зашел с мороза.

— Проходите, пожалуйста.

Он подошел и заглянул в окно, куда она только что смотрела.

— Ваш? — кивнул он в сторону горки. — Забавный малыш. Неприятное чувство шевельнулось внутри.

«Откуда он знает, что — мой? Который из них — мой?»

— На вас не похож.

— Он похож на своего отца. У вас ко мне дело?

Внутри уже было холодно, как за окном. Он подходил и смотрел на малыша. Зачем? Что ему надо? Кто он?

Тысячи вопросов и тысячи вариантов ответов пронеслись в голове.

— Да что мы все о делах да о делах, право слово, надоело. Так, поболтать зашел с приятным человеком. Вы ведь, Августина Тихоновна, в коллективе не так давно работаете?

— Сравнительно недавно.

— Как вам коллективчик? Смотрю, мнения-то у всех разные, можно сказать, полярные мнения. Как это… ничего, в работе не мешает?

— Мне не мешает, — пожала плечами Августина, — я человек неконфликтный.

Было неприятно само его присутствие. Хотя во внешности ничего отталкивающего. Вполне заурядная внешность. А вот голос, как прикосновение лягушки. Или — крысы.

— Я заметил, — обмолвился он и снова глянул в окно. — Вы так вот во флигеле и живете? Тут, рядом с работой?

— Некоторые домой ездят, в город, некоторые в село. — Она старательно уводила разговор подальше от собственной персоны. — По-разному. Вот Тамара Павловна, к примеру…

— Я лично о вас спросил. У вас, я вижу, гости?

И это знает! Никакой он не инструктор! Но — кто?! Сердце стучало так, что она боялась — он услышит. И поймет, что она испугалась.

— Да. Моя золовка с ребенком.

— Зо-оловка, — нараспев повторил он. — А от деверя вашего… давно не было вестей?

Августина села на стул.

— От какого деверя?

Вестей не было ни от одного из братьев Алексея. Даже Эмили почему-то молчала. Но он, ясное дело, спросил не о них,

— От старшего, Владимира, кажется?

— Владимир расстрелян еще в восемнадцатом, — быстро ответила она, лихорадочно соображая: что за этим кроется? Владимир прислал письмо, и его перехватили? Или это как-то связано с отцом Сергием? С Артемом?

— Ах да, я, кажется, перепутал… От Артема Сергеевича, конечно же. Вы ведь служили с ними вместе, не так ли?

— Я не поддерживаю отношения с родственниками мужа. Кроме золовки, — зачем-то сказала она. Она давно не получала писем от Эмили и не знала, что стоит за этим любопытством.

— Вот это правильно. От этих отношений, скажу я вам, одни неприятности. Ну а здесь, что поделать — женская дружба… Вы, кажется, учились вместе? И, насколько мне известно, третья подружка у вас была, Софья Круглова. Из кулаков. В лагере теперь, на лесоповале. Вот, знаете, судьба… Не перестаешь удивляться…

Он стоял и смотрел в окно. Ася повернулась и взглянула ему в затылок. Страх противно сжал горло. Пересиливая себя, презирая за этот страх, она проговорила как можно спокойнее:

— Да, у Сони действительно трагическая судьба. А почему вы об этом заговорили?