Рябиновый мед. Августина

Знаменская Алина

Видимо, волнение отразилось на лице у Вари — следователь с интересом взглянул на нее. У него были цепкие и пронзительные глаза.

Варя открыла было рот, но Августина повторила тем тоном, с металлической твердой ноткой, которого Варя не посмела ослушаться:

— Ступай, Коммунарова. Я скоро.

И, не спуская с Вари глаз, постучала в дверь и вошла в кабинет.

Варя прикусила губу и вышла. Она спустилась и остановилась возле больших дверей главного входа — некогда с любовью изготовленных искусным

резчиком и покрытых лаком, а теперь — обшарпанных и избитых понизу башмаками.

Августина действительно спустилась вслед за Варей, не заставила ждать. Сделав знак девушке, торопливо пошла по тропинке к флигелю.

— Августина Тихоновна, зачем вы меня позвали? — ворчала позади нее Варя. — У меня, между прочим, срочное дело к директору.

Августина не отвечала, и Варе на миг показалось, что та прочитала все ее мысли. От этого стало неуютно.

Владик играл возле флигеля, когда заметил приближающуюся в обществе Вари мать. По своему обыкновению, мальчик спрятался за поленницу, чтобы затем, выскочив оттуда, напугать.

Но мать, странное дело, не зашла во двор, а прошла дальше, к оврагу, и остановилась у рябины. Они о чем-то разговаривали с Варей и даже не искали его глазами!

Владик опустился в траву и ползком двинулся в сторону рябины. Придется спрятаться за кустами и оттуда выскочить в подходящий момент.

Мать с девушкой так были увлечены разговором, что не заметили его передвижений.

Он подобрался совсем близко и хорошо слышал все, о чем они говорили.

— Он не враг! — говорила Варя, то и дело взмахивая рукой. — И никакой не заговорщик, а просто мыслит неправильно! А его судить будут как преступника… Этого нельзя допустить.

— С этим ты собиралась идти к директору? — спросила мать. Владик увидел, как она пытается закурить, ломая спички. Он давно не замечал, чтобы мать курила. Доктор запретил.

— Ну я же с ним говорила. С Вадимом.

— Ты читала, что он писал?

— Нет, но я догадываюсь. Он говорил мне о своих взглядах. Я знаю, что он имел в виду и почему все это писал. Его нужно убеждать и перевоспитывать, но не сажать в тюрьму. Понимаете?

— Понимаю, — сказала мать, выпуская дым в зеленые гроздья неспелой рябины. — А ты о себе подумала, Варвара?

— О себе? Да потому так все и происходит, что все вокруг только о себе и думают! Когда маму арестовали, никто за нее не вступился, а если бы вступился, то, может быть, все было бы по-другому!

Мать ничего на это не ответила, а только затянулась и, глядя мимо девушки, спросила:

— Значит, ты решила рассказать следователю и директору о своих разговорах с Моховым? О том, что ты знала о его убеждениях, но молчала… Так? — Мать говорила неторопливо, то затягиваясь, то выпуская дым.

— Ну да. Извините, Августина Тихоновна, мне нужно торопиться.

— Да, да, — рассеянно отозвалась

мать. Она будто бы уже переключилась с разговора на что-то свое, то, что было далеко от Вари, Вадима и всех детдомовцев. Владику показалось, что сейчас она вспомнит о нем и позовет. Вот тут он и выскочит из кустов! — Сейчас пойдешь, только помоги мне а одном деле, пожалуйста. Мне без посторонней помощи никак не справиться, — сказала мать, и, к разочарованию Владика, повела девушку в сторону от тех кустов, где он так удачно затаился!

Мать повела Варю к погребам, которые находились за огородами. Эти два погребка — их и поварихин — были приспособлены для хранения картофеля и капусты. Сейчас оба пустовали и стояли открытыми — проветривались.

Что понадобилось матери в пустом погребе, Владик додуматься не мог и потому немного высунулся над кустами, чтобы все увидеть.

— Там, внизу, канистра с керосином и рядом — бутыль, — объясняла мать. — Налей бутылку, пробкой заткни и тогда поднимайся.

Владик не переставал удивляться забывчивости матери — какой в погребе керосин? Керосин всегда хранился в кладовке во флигеле. Кто же будет хранить керосин в погребе рядом с картошкой? Провоняет ведь!

Он уже поднялся, чтобы внести в эту сумятицу определенную ясность, и изумился: едва девушка скрылась в погребе, мать захлопнула тяжелый сосновый, обитый одеялом люк и накинула скобу! Одним движением повернула ключ в замке и уселась сверху.

Это уж было ни на что не похоже. Владик рот открыл.

— Не стучи и не кричи, — устало сказала мать, поправляя волосы. — Не выпущу, пока следователь не уедет. Поняла?

Владику не было слышно, что отвечает матери пленница, но у него отчего-то защипало в глазах, и он поднялся с травы.

Мать сразу его увидела. Налицо ее не отразилось обычной радости, а выступило что-то вроде досады.

Мать поднялась и пошла навстречу сыну.

— Не плачь, солнце мое. Так надо, — обняла и горячо зашептала в макушку. — Не плачь!

— Она хорошая! — только и сказал он, не в силах справиться со слезами. — А в погребе страшно!

— Если я ее сейчас выпущу, сынок, с ней случится беда. И Владик увидел, что глаза у матери грустные и влажные. Она обхватила его голову ладонями и заговорила торопливо, словно заговаривая ранку:

— Все будет хорошо, сынок. Скоро пойдешь в школу, будешь большим и сильным. Мы вернемся в Любим, у нас будет отдельная квартира.

— Мы заведем кота, — подсказал он, поскольку этот план уже не раз обсуждался в деталях.

— Ты научишься играть на гармони… И на других инструментах.

— Купим мне настоящее ружье, — подсказывал Владик, поскольку этот пункт мать обычно почему-то пропускала.

Она кивнула и прижала сына к себе.

— А Варя? — вдруг спросил он. — Что будет с Варей?