Рябиновый мед. Августина

Знаменская Алина

— Нельзя тебе… тут…

— Я никуда не уйду.

Она занялась делом. Она не думала ни о чем, кроме того, что отец беспомощен и нуждается в ней. Было в этом что-то притягательное, новое, примиряющее и простое. Целыми днями она находилась рядом. Она мыла раствором полы в помещениях нижнего этажа, кормила с ложечки отца микстурой. Белье больного сожгли на костре, как велел доктор. Иногда в помощь Асе присылали фельдшера из больницы. Он рассказал, что за городом строят холерный барак — зараженных с каждым днем становится все больше.

Особенно много случаев в ближних деревнях.

О состоянии отца фельдшер молчал. Но и без его заключений Ася видела, что с каждым днем тому становится все хуже. Обложенный грелками отец не мог согреться.

Ася притащила свое одеяло и собиралась укрыть отца, но он попросил одними глазами: «Сядь».

Она присела на кровать. Он накрыл своей холодной рукой ее ладонь.

Было слышно, как колокол на городском соборе звонит ко всенощной.

Отец смотрел на нее как-то особенно. Она молчала.

— Как на мать похожа, — сказал он. Она замерла, желая только одного — чтобы он сказал еще что-нибудь. Но каждое слово давалось ему с трудом.

— Я кипятку принесла, папенька.

— Сиди. Помру я. Ты… возьми там потом, в сундучке… Деньги. Там немного. Работать придется. Замуж выйдешь… за хорошего человека… Сычевы не оставят тебя, я просил…

— Папенька, вы молчите, вам нельзя.

— Слушай отца. Кого Сычевы подберут, за того и выходи. Это мое слово. Без глупостей там. Любви не ищи, запомнила? Все беды от нее. А теперь иди. Устал я.

Она не могла произнести ни слова. Словно железный обруч сковал горло.

— Что-нибудь о матушке… — пересилила она себя. — Скажите что-нибудь о матушке!

— Померла родами… — выговорил отец. — Там, в сундучке, медальон найдешь. Это она…

Колокола замолкли. Теперь было отчетливо слышно, как звенит комар.

Ася ушла к себе, но даже когда легла и укрылась, все еще чувствовала холод большой руки отца, словно он продолжал держать ее ладонь в своей. Так, значит, маменька умерла, едва успев дать жизнь ей, Асе… Значит, маменька никогда не держала ее на руках, не качала колыбель…

Она озябла и не могла согреться. Сон не шел. Потом ей вдруг стало жарко, а к утру сильно заболел живот. Она едва успела добежать до уборной. Но едва переступила порог своей комнатки, повернула назад и побежала снова.

Болезнь развивалась бурно. Утром одежду Аси сожгли на костре.

Сквозь полусон и приступы боли Ася слышала возню за стеной, голоса и топанье ног. Дом, сурово притихший с болезнью повара, теперь вдруг пришел в движение.

Вошла фрау Марта, лицо ее было более обычного бесстрастно. На него словно маску попытались натянуть. Губы сжаты в узкую подрагивающую полоску.

— Папенька? — догадалась Ася.

Фрау Марта кивнула:

— Крепись, дитя. Твой отец на небесах.

Запнувшись на последних словах, фрау Марта повернулась и быстро вышла.

У Аси не было сил на горе. Тетка в лохмотьях незримо стояла в изножье кровати

и самодовольно скалилась. Болезнь нагло взирала на свою жертву, и Ася была готова поклясться, что слышит се скрипучий голос:

— Выжму до капли и выкину на тот берег Учи!

К вечеру приехал толстый усатый фельдшер и на телеге увез ее в холерный барак.

Наскоро сколоченный барак был разделен на две половины — мужскую и женскую. В женской было занято несколько коек. Асю положили в самом углу, у окна. И здесь, в бараке, она потеряла счет времени. Усатый фельдшер приходил, осматривал. Его помощница, девушка в белом, давала микстуру, какой-то горький отвар. Асе было все равно. Настал момент, когда она подумала: «Ну и умру. На небесах встречусь с маменькой. И папенька уже там».

И ей стало легко и радостно. Она уже не думала о кладбище за рекой, о могилах и крестах, а только лишь об этой долгожданной встрече. И слеза катилась по бледной щеке и скатывалась в ухо.

Итак, Августина приготовилась отдать себя в костлявые руки смерти. Когда помощница фельдшера, Тоня, пришла вечером дать лекарство, у Аси не хватило сил сесть на кровати.

Но та самая костлявая тетка, что стояла в изножье кровати вот уже который день, отчего-то замешкалась и оставила свою жертву до утра.

Утром Ася открыла глаза, и первое, что она увидела, было ярко-синее пятно на фоне бледно-серого света раннего утра, сочащегося в окно. Пятно было явно лишним в привычной картине. Ася смотрела на него, пока не поняла, что это цветы. Синие цветы стояли на открытом окне в белой кружке и смотрели прямо на нее.

Ася знала эти цветы. Они растут на меже, в поле. Никогда не думала, что, собранные вместе, они бывают так красивы.

— Ну, как у нас дела? — бодрым голосом спросила Тоня, убирая склянки на столе. — Кто тебе цветочки принес? Кавалер?

— Это разве мне? — шепотом возразила Ася.

— А кому же? Тут в палате из молодежи ты осталась да тетка Степанида. Вы уж разбирайтесь, кому из вас кавалеры цветочки таскают.

И Тоня звонко рассмеялась. Тетка Степанида в глубине барака заохала и заворочалась.

Перед тем как уйти, Тоня наклонилась к Асе и, блестя глазами, добавила:

— Одно могу сказать тебе, девонька: муж Степаниды в нашем же бараке лежит и в поле за васильками бегать никак не может. При всем его желании. Насилу до ведра доползает!

Тоня ушла, похохатывая. Ася стала смотреть на цветы. И чем дольше она на них смотрела, тем больше ее занимал вопрос — кто же принес их сюда? И что значат эти цветы?

К вечеру ее любопытство стало таким большим, что вытеснило все другие чувства.

А утром, открыв глаза, она первым делом взглянула на окно. Там, в той же белой кружке, вместо вчерашних васильков стояли лиловые колокольчики! Они были такие милые, умытые росой. Их головки вздрагивали от легкого ветерка. И у нее внутри тоже что-то вздрагивало и трепетало.