Рябиновый мед. Августина

Знаменская Алина

— Александр, что же вы? — вдруг обратилась Маша к Лельке. — Не хотите разве подарить муфту даме вашего сердца?

Лелька, сверкнув очками, учтиво поклонился:

— Я бы с превеликим удовольствием, Мари. Но нахожу эту забаву излишне плебейской.

— Вот как? — живо на его реплику повернулся Алексей, который стоял довольно далеко, возле своих кузин, и слышать разговора вроде бы был не должен.

Лелька только снисходительно пожал плечами:

— Разве вы не согласны со мной, господа?

— Я — нет! — отозвался Алексей, сбросил

шинель, сорвал с Артема варежки и подступил к столбу.

— Браво, Алекс! — крикнула одна из кузин. — Мы ждем тебя с победой!

— Хочу муфту! Хочу муфту! — запрыгала та, что помладше.

Все задрали головы и стали следить за движениями Алексея. Он так плотно обхватил руками и ногами обледенелый столб, что казалось — сросся с ним. Худой, жилистый, он вроде бы состоял из одних сухожилий. Ася невольно наблюдала, как напрягаются жилы на его худой шее, как он ловко подтягивается на руках и как ноги его, цепкие, сильные, толкают упрямца вверх…

Она отвернулась.

— Нахожу эту забаву довольно глупой, — сказал Лелька, видя, что она не хочет смотреть. — Не лучше ли прогуляться?

— Да, да… — согласилась Ася, чувствуя, что краснеет.

Они едва отошли, как единый вздох толпы заставил их остановиться. Ася обернулась. Алексей благополучно миновал сапоги, добрался до второго крючка, где висела муфта.

— Орел! — рокотал генерал. — Славный юнкер! Молодца!

— Берите муфту, Алекс! — верещала кузина.

Но впереди, выше, висел самовар! Ася уже догадалась, как поступит Вознесенский. Так и есть — он полез выше!

И вот, уцепив самовар, перевесив его за веревку себе за плечи, Алексей под восторженные крики публики спускается вниз.

Генерал принимает из рук племянника заветный приз и высоко поднимает над головой. Все кричат, целуются, смеются…

Алексей со своим самоваром направляется к стоящим в сторонке родителям. Матушка сдержанно улыбается, качает головой. Она довольна.

Но победа брата разжигает Владимира. Он бросает шинель в руки Мити Смиренного и лезет на столб!

Сонечка не спускает с него глаз. Но эти кузины! Они прямо-таки визжат от восторга, когда Владимир достигает заветного приза и с муфтой за пазухой съезжает вниз!

Он становится на одно колено и протягивает приз… тетушке!

— О мой верный рыцарь! — произносит та по-французски. Она растрогана.

Генерал лихо закручивает усы. Сонечка довольна: не кузинам! Она не в состоянии справиться с ревностью. К тетушке, рядом с которой такой бравый муж, можно не ревновать.

— Ты получишь свою муфту, не хнычь, — шепчет старшая кузина младшей. — Позволь мама насладиться праздником!

От этой семейной идиллии у Аси кружится голова. Вот как должно быть в жизни, вот о каких отношениях стоит мечтать. «О мой верный рыцарь!»

Ей хочется плакать, она сама не понимает отчего…

— Стенка! Стенка! — раздалось со всех сторон. Это был сигнал к старинной традиционной масленичной забаве. Повторять не пришлось. Народ хлынул с площади в сторону

Учи, где всегда проходили кулачные бои.

— Господа, прошу! — Алексей делает широкий жест в сторону реки и тут же поворачивается к Лельке: — Конечно, ежели и эта забава не покажется вам слишком плебейской…

Ася видела, что Лелька задет. Это был открытый вызов, не принять который невозможно. Она не успела понять своих чувств, уловила только обычное недовольство Вознесенским. Видимо, его не исправить…

Но компания уже неслась в общем потоке мимо часовни, мимо собора — на берег Учи. На двух берегах реки собрались мужики, молодые парни, мальчишки. Они стояли двумя большими кучами, подначивая друг друга грубоватыми замечаниями, — заучские против любимских. К ним отовсюду стекались желающие почесать кулаки.

Заучские голодаи все заходы оглодали, К нам пришли набивать кишки. Не солены, не варены пополам с дерьмом!

— кричали городские парни, обращаясь к противнику.

Любимские калачи отлежались на печи, Нету краюшки, отведайте юшки!

— отвечали с противоположного берега.

Оба берега были облеплены любопытными. Со стороны Заучья — все больше бабы с коромыслами да корзинами, молодые девки и детвора. На берегу со стороны города публика собралась поизысканнее — гимназистки в капорах и муфтах, дамы в длинных шубках, купцы в распахнутых тулупах, служащие в форменных шинелях, духовенство.

Все стояли, притопывая на морозце, переговаривались, смеялись, лузгали семечки.

Вдруг кто-то подал знак, обе «стенки» побросали на снег тулупы и ушанки. Заучские, славившиеся особой ловкостью и жестокостью, стали потирать кулаки и снисходительно посмеиваться в сторону противников.

И вдруг в этой толпе Асины глаза выхватили Лельку. Он стоял среди пьяных мужиков в наглухо застегнутой форменной тужурке и близоруко щурился. Так нелепо он смотрелся в этой толпе, что Асе стало неловко.

Любимские, в ответ на подначивания заучских, уплотнились, встали плечо к плечу. Среди голых по пояс торсов выделялись белые исподние рубахи братьев Вознесенских — Алексея и Владимира. Их мундиры держал верный Митя.

Вот кто-то взмахнул ушанкой, гаркнул что-то, и «стенки» сошлись. Кулаки в остервенелом упоении принялись за дело. Кто-то падал, кого-то выталкивали на снег, наступали ногами, топтали.

Что-то отталкивающее и одновременно притягательное было в этом диком зрелище, в этой древней русской забаве.

— Ну! Лупи их! — орал генерал, потрясая кулаком.

Ася наблюдала Алексея со спины, тогда как Лельку — с лица. И сейчас во всей этой смеси тел она почему-то видела только этих двух и не могла оторвать взгляда. Она боялась пропустить малейшую деталь.