Рябиновый мед. Августина

Знаменская Алина

А после похорон дочери хозяев гувернантка укатила. А куда — никому не сказала.

Больше ничего вразумительного от старухи Соня не добилась, дождалась отца, и они уехали. Назад отец возвращался в другом настроении, ругал управляющего, бывших хозяев замка, а дома заявил матери, что немецкий дом ему вовсе не понравился, потому что устроен он не по уму и русскому человеку абсолютно не подходит.

«Разве что какая взбалмошная барынька купит скуки ради», — сказал. И о замке больше в семье Кругловых не заговаривали.

— Значит, у Инны был роман, — задумчиво проговорила Маша. — А мне она

так и не написала ни разу. Обиделась из-за Алексея.

— На тебя обиделась, а я-то при чем? Мне-то она почему ничего не сказала? Когда-то клятву давали… Вот я бы не стала от подруг таиться.

— Как знать, — все в том же задумчивом настроении сказала Маша. — Как знать… Неужели это тот самый архитектор? Помнишь?

— Может, и тот… Только это теперь не важно. Куда она пошла, что с ней? Почему она поступила так, будто и не было у нее близких подруг?

— Подожди, Софи. Давай мы с тобой не станем торопиться осуждать Инну, время покажет. Если не сказала ничего, значит, были на то причины. Только бы… только бы с ней ничего плохого не случилось! Мне что-то страшно за нее. Я сон недавно видела…

Маша не договорила, потому что в эту самую минуту в окно со стороны улицы залепили снежком. Соня отодвинула занавеску. За калиткой, притаптывая валенками снег, маячил Митя Смиренный. Увидев девушек, разулыбался и махнул рукой. Маша погрозила пальцем, как нерадивому ученику. Митя слепил новый снежок и повторил свое хулиганство.

— Ты смотри-ка! — ахнула Сонечка. — Митя-то у нас ухажером стал! Он теперь так и будет в окошко кидать, пока ты не выйдешь?

— Да ну его! Надоест ему и уйдет.

— Нет, давай выйдем! — загорелась Сонечка. — Что мы сидим с тобой, как две тетерки? Он нас хоть развеселит немножко!

Сонечка растормошила подругу, заставила одеться, и вот уже они втроем — по дорожке к Валу, как в детстве… На Валу затеяли пальбу снежками, потом снежную бабу лепили, и даже втроем хоровод устроили вокруг нее. И Сонечка видела, как Митька посматривает на Машу, а та не замечает, разговаривает с ним совсем как с братьями.

— Митя, застегни пуговицу! Надень варежки сейчас же!

И еще Сонечка заметила, что от этого Машиного невнимания и покровительственного тона Митя терялся, и взгляд у него становился такой… умоляющий, что ли… Соне жалко стало парня, но и Машу она понимала тоже — трудно увидеть мужчину в соседском мальчишке, которого ты знаешь с детства и который никуда не уезжал, а всегда находился перед глазами.

Маша с Митей проводили Сонечку до моста, и она оглянулась — посмотреть, как они пойдут. Парень попытался взять Машу за руку, но она руку выдернула, стала толкать его в спину. Они так и пошли — Маша толкала его впереди себя, а он упирался. И Сонечке стало грустно. Время уходит! Лучшее ее время уходит, а она одна! И этому нет конца! Жизнь остановилась и топчется на месте — нет пути ни вперед, ни назад! А в настоящем нет ничего сколько-нибудь ценного! Если бы только он оказался здесь! Если бы…

…Летом того же года благочинный священник Троицкой церкви Сергий Вознесенский был возведен в сан протоиерея.

Теперь батюшка служил в Богоявленском городском соборе и поначалу немного скучал по привычным стенам ставшего

своим храма, по колокольне с часами и открывающейся сразу с паперти панораме Заучья. Впрочем, необходимость службы для батюшки всегда стояла выше личных пристрастий, и он передал приход новому священнику, присланному из Ярославля, а летопись достопамятностей забрал с собой в собор, ибо новый священник признался, что не любитель письменно излагать события и пусть бы этим занимался кто-нибудь другой… Отец Сергий не возражал.

Он шел из гимназии по направлению к городскому собору, привычно благословляя на своем пути встречных прихожан. У часовни приостановился и, отдав поясной поклон и перекрестившись на образок, направился было уже к воротам, когда заметил велосипед почтальона.

Почтальон, подъехав, притормозил, приподнял картуз:

— Доброго здоровьица, батюшка. Хороший денек нынче — останковские бабы косить пошли…

— Слава Богу, — согласился протоиерей. — Писем нет ли нам, Николай?

Почтальон расплылся в довольной улыбке. Уж как приятно ответить на подобный вопрос утвердительно!

— Везу, батюшка! Вот… — Он полез в свою бездонную сумку. — От сынка вашего, Артемия. Аккурат собирался к вам на Троицкую сворачивать, гляжу, а тут вы…

Взяв письмо, отец Сергий некоторое время постоял, глядя вслед удаляющемуся велосипеду, словно позабыв, куда направлялся.

Придя в собор, священник уединился в библиотеке. Это второе за месяц письмо от Артема. На прошлой неделе, слава Богу, получили, после большого перерыва, от старшего, Владимира. А от Алешки писем по-прежнему нет.

Теперь, когда сыновья так далеко и они с матушкой могли только своими молитвами помочь им, все чаще отец Сергий задавал себе вопрос — правильно ли он сделал, дав им волю в выборе пути? Неужели же они с Сашей растили сыновей лишь для того, чтобы отдать их на бойню, добровольно отпустить в ад?

Может быть, прав не он, а Данила Круглов, который сам все решил за своих сыновей? Но ведь «возьми свой крест и ступай за мной»… Думал протоиерей и не находил ответов на свои вопросы.

Читая письма своих сыновей, отец Сергий сквозь строчки бытовых описаний, сквозь милые сердцу мелочи ухватывал внутренним зрением общую картину ужаса, в которую были втянуты множество государств, включая Россию. Правители-словно состязались между собой в создании новых, все более изощренных орудий убийства. Мало ружья? Так вот вам пулемет. Самолеты, бьющие с неба, танки — неуклюжие тяжелые коробки, перед которыми человек — букашка! А что же дальше? Что нужно еще, чтобы людская агрессия была удовлетворена?

И грядет ли такое время, когда настанет мир и людская злоба уступит место любви?

Гигантская мясорубка, захватившая его детей, грозит поглотить их безвозвратно и втянуть в себя новые и новые жертвы.

Артем писал о делах госпиталя:

…Один раз был у нас тяжелейший случай. Противник начал обстреливать снарядами, начиненными газом. К нам доставили несколько человек отравленных. От них сильно пахло хлором. Нам пришлось надевать противогазы, пока их раздевали, отмывали и отхаживали. Троих пришлось эвакуировать — были поражены легкие.