Рябиновый мед. Августина

Знаменская Алина

— У вас были?

— У нас ничего не взяли, а вот у Кругловых — конечно. Тут вообще, Инночка, такое творится… Арестовали кучу народу, все больше из бывших дворян, купцов, офицеров, вернувшихся с фронта. Говорят, этот ревком раскрыл заговор.

— Заговор? Кто же зачинщик?

— По слухам, один из бывших офицеров. Тебе его фамилия ни о чем не скажет, у него якобы нашли список заговорщиков и план мятежа. Так вот среди заговорщиков — купец Карыгин, ну и, конечно, полно офицеров. Есть

Володины однокашники.

— Карыгин — в заговоре?

— Не только он, там еще много народу оказалось из бывшего земства, из разных партий — эсеры, кадеты, меньшевики. Ты не представляешь, что тут творилось! В уездной газетке писали, что…

— Гляди-ка, что это там?

Возле чайной толпился народ, двери были распахнуты настежь. Девушки вернулись на площадь, подошли.

— Что тут? — спросила Маша у бабы с коромыслом, в котором плавали поверх воды два ровных деревянных кружка — чтобы вода не расплескалась.

— Дак чайную у Круглова отнимают.

— Кто отнимает?

— Дак ясно кто — большевики.

В распахнутые двери чайной было видно все, что там происходит. Отец Сони, Данила Фролович Круглое, стоял у прилавка своей чайной, сложив на груди тяжелые руки, и исподлобья угрюмо наблюдал за происходящим. Двое парней вытаскивали из подсобных помещений посуду, утварь, продукты.

Мужчина в кожаной куртке диктовал сидящей у стола девушке в красной косынке:

— Миски фаянсовые, двадцать штук. Бочонок вологодского масла, одна штука. Кружки пивные, глиняные, двадцать штук. Столы дубовые, пять штук. Лавки дубовые же, десять штук.

— Давай, давай, Ленька! Может, с моего добра-то богаче станешь, — не сдержался Данила Фролович.

Кожаный невозмутимо продолжал диктовать:

— Ложки деревянные, тридцать штук. Ложки алюминиевые, двадцать штук. Стаканы…

— Отольются тебе, Ленька, мои слезыньки. Помяни — отольются! — пообещал Круглов.

— А ты, дядя Данила, меня не стращай. У меня приказ сверху — добро у богачей реквизировать и отдать народу! Мы, дядя Данила, новый мир строить собираемся. Богатых там не будет. Все равны.

— Ну строй, строй, Ленька. Много ты понастроишь моими ложками. Я-то свое добро сызнова вот этим горбом наживу, а ты, голозад, богаче никого не сделаешь и сам не станешь, помяни мое слово!

— Это почему же? — усмехнулся Кожаный, оглядываясь на своих помощников. — Или я глупей тебя?

— Вкалывать ты не любишь, Ленька. Я же тебя как облупленного знаю. Ты прежде-то норовил в Питере на отхожем промысле в люди выбиться. Да не вышло. Теперь вот вернулся и думаешь за чужой счет разбогатеть?

— Вы, гражданин Круглов, эту демагогию-то бросьте. Не мешайте людям работать.

— Это кто здесь работает? — возмутился Круглов. — Вы

не работаете, вы грабите средь бела дня!

— Так ведь вы, гражданин Круглов, сами-то на блюдечке не принесете.

— Ах, вам на блюдечке? Нате, возьмите, граждане-товарищи!

Данила Фролович дотянулся до полки, где картинно были расставлены чайные чашки с блюдцами, и одним движением смахнул все на пол. Гора посуды одним движением была превращена в груду осколков.

— Ах, какой, однако, вышел конфуз! — закривлялся Данила Фролович, входя в раж.

Парни схватились за наганы. Кожаный посерел лицом.

В эту минуту с улицы в чайную вбежала жена Круглова, тетка Варвара, а за ней следом два старших парня Кругловых, за ними — Соня и Кирька.

— Грабят нас, дети! Средь бела дня, подлые, добро расхищают! — заорал Круглое, увидев своих.

— Уймите батяню, не то порешу! — пригрозил Кожаный. Двое старших вцепились отцу в руки, но тот легко отбросил сыновей к двери.

— Удавлю! — шипел он на ненавистного Леньку, не видя никого вокруг. — Своими руками сопляка удавлю!

— Данилушка, пойдем домой! — умоляла Варвара.

Но Круглов разошелся. Покориться теперь ему стало совсем трудно, и он отодвинул супругу:

— Уйди. Все уйдите. Пущай убивают.

Услышав последнее, подросток Кирька кинулся отцу в ноги, обнял, уткнулся в сапоги, завыл срывающимся неровным голосом. Данила Фролович как от сна очнулся. В сердцах махнув рукой, молча вышел из чайной, а за ним следом — все его семейство.

На крыльце Сонечку остановил Кожаный:

— Круглова! Плохо воспитываешь родителей. Сама активистка, в ячейке состоишь, грамотная. А отец у тебя… просто темный, несознательный элемент.

— Вы уж простите его, Леонид Матвеич. Он у нас вспыльчивый.

— Вспыльчивый! Если бы не твои синие глаза, Круглова, сидеть бы твоему батюшке сегодня в остроге. Ради тебя пожалел…

— Так уж сразу и в остроге!

— А там за саботаж и под расстрел подвести могут. Дано такое разрешение, между прочим.

— Слова-то у вас какие-то, — скривилась Сонечка. — Батюшка же не со зла. Да и отходчив он…

Кожаный глазами обшаривал Сонечку, намереваясь продолжить интересный разговор, но тут она заметила подружек. Забыв про собеседника, охнула, кинулась к ним. Радость долгожданной встречи заслонила неприятный эпизод. Объятия, слезы, снова объятия — и вот уже подружки-неразлучницы втроем шаг в шаг — к Валу, где любили гулять прежде.

Сказать хочется так много, а спросить еще больше. Ася лаконично отвечала на вопросы. Да, она вышла замуж за Вознесенского — кто бы подумал… Да, у нее ребенок… Но как теперь Соня? Откуда такое внимание властей?