Рядом с зоопарком
Шрифт:
Глаза у Вадима Петровича лихорадочно блестели, он счастливо улыбался, словно все награды достались ему, а не ребятам. Дима Мрак тоже не скрывал радости. Алик же не придавал особого значения диплому. Свернул бумагу вчетверо, небрежно сунул в карман вылинявших джинсов.
— Только называется дипломом, а какой толк? Все равно придется в институт двигать, пять лет в каком-нибудь МИМО лямку тянуть.
Алик вел себя достойно, поэтому Валерик предпочел идти в сторону дома с ним, а не с радостным Димой.
Алик вообще-то был дальше от Валерика, чем Дима. Понятно, гордость школы. Учился играючи
Алик что-то говорил, но Валерик не слушал его, думал о своем. Пересекли площадь ДК, каменный Пушкин в середине ее нависал громадиной, они рядом — маленькие, жалкие. Прошли по улице Маяковского, свернули к подземному переходу — этот путь удобнее Алику. И тут у перехода встретили Лимона с двумя его дружками. Обычно Валерик старался обходить Лимона стороной, но не всегда это удавалось. Только неделю назад была с ним стычка. Валерик шел в студию с новеньким этюдником, который они с отцом купили в Ленинграде, — и встретились, как вот сейчас, Лимон и эти двое.
— Ты что это всю дорогу с чемоданчиком? — засмеялся тогда Лимон и стукнул по этюднику. Этюдник упал и раскрылся — Валерику пришлось унизительно кланяться Лимону в ножки. Цинковые белила так и остались на асфальте, раздавленные его вульгарным башмаком.
Чуть вильнуть в сторону — и прошмыгнули бы незамеченными. Но Алик почему-то сам окликнул Лимона, и тот пошел навстречу, широко загребая ручищами. Валерик успел подумать, что день складывается ужасно неудачно и что есть в этом закономерность. Если начался с неудачи, то ничего уж хорошего не жди.
Желтое лицо Лимона с плоским, как у гогеновских таитян, носом, осветилось восторгом: «О, Алик!» Алик отвел Лимона и его дружков в сторонку, о чем-то долго с ними говорил, дважды вскрывал пачку «Мальборо», угощал по сигаретке. Потом все подошли к Валерику, и Лимон сказал:
— Ну, все путем. Держи «кардан».
Это означало, что Лимон ничего против Валерика не имеет. Валерик подержался за «кардан»: в знак вечной дружбы прошлые недоразумения забыты навсегда. А сколько унижений пришлось вынести, сколько источить бессильной злобы! Но вот нашелся человек, который легко превратил врага и мучителя чуть ли не в друга. Конечно, такие перемены вселяли надежды на лучшее будущее, но, кроме того, и озадачивали.
Глава вторая
ЧУВЯКИШ
— Ты куда? — остановила в дверях мама.
— Да так… — замешкался Валерик, — в студию.
— Рано что-то… А этюдник? Почему без него?
Делать нечего, повесил на плечо этюдник.
Алик был поражен: на барахолку с этюдником. Нечего сказать, подходящее место для пленэра [1] . Можно было, конечно, сдать этюдник в камеру хранения на вокзале, но Алик торопился. Кое-как втолкались в электричку, полчаса изнывали в духоте и давке. Дальше Чувякиша почему-то никто не хотел ехать, поезд мигом опустел. На платформу высыпали полчища джинсов и вельветок, прыснули через пути и — по виадуку.
1
Живопись на открытом воздухе.
Интересное место Чувякиш. Есть забор, есть ворота, есть еще небольшое
Алик вскрыл дипломат, достал джинсы. Дипломат отдал Валерику, чтобы тот подежурил с ним возле домика неизвестного архитектора, а сам, повесив на руку товар, растворился в толпе.
Валерик, можно сказать, сам напросился на это предприятие, Алик только заикнулся — надо, мол, помочь одному парню «сдать штаны». Отчего не помочь? Он всегда рад помочь человеку, тем более просит Алик. Да и не бывал он еще здесь, посмотреть же давно хотелось. Разговоров вокруг Чувякиша немало, Валерику он представлялся чем-то вроде парка культуры и отдыха, где можно было не только развлечься, но и с пользой провести время… От въедливой хлорки першило в горле, слезились глаза: в неудачном месте его поставил Алик… Говорил, парню помочь. Джинсов-то двое. Значит, фарцует. Сказал бы прямо. Что он, фарцов не видел?
Валерик отошел чуть дальше от домика к стоявшим полукругом парням с кроссовками, хлорка здесь не особенно наглела, и можно было понаблюдать за повадками джинсов и вельветок. Толпа струилась многими течениями, перемешивалась, то тут, то там заворачивались людские водовороты.
Движениями толпы правили какие-то тайные законы, но кое-что Валерик уже начинал понимать. Стоило кому-нибудь показать яркую вещицу, как покупатели тотчас затевали вокруг него хоровод. Вещица моментально сглатывалась в чьей-либо портфель или сумку. Не особенно яркий товар внимательно разглядывался, мялся в руках. Совсем неяркий оставался совсем без внимания или в лучшем случае удостаивался иронического взгляда. Алик был здесь как рыба в воде. Со многими здоровался, говорил «по-московски», растягивая слова и налегая на букву «а»: «лаайк», «супераайф», «лаажа».
Народу все прибывало, этюдник начинал всем мешать, иные ругались, задевая за его острые углы. Но один человек, судя по всему, завсегдатай Чувякиша, вдруг заинтересовался им.
— Что у тебя? — постучал он ногтем по фанерному корпусу.
— Краски.
— Косметика?
— Краски, я говорю.
— Это что?
— Ну, умбра натуральная, капут мортуум…
— Индия, что ли?
— Да нет.
— Развивающиеся?
— Наверно…
— Но это не лучше союзных, — разочарованный покупатель отошел, потом вернулся, забубнил: — Слушай, французская косметика будет: «Клеман», «Тайна Рошар» — канай ко мне. Лады?
Прошло часа два, прежде чем появился Алик.
— Кайло! — охарактеризовал он паренька, которому сдал джинсы. — Землю копаем, а тоже хочем джонсы носить. А как же, с лэйбаком и чтоб поярче. Хотите? — платите бабки. — Взяв у Валерика другие джинсы, он снова исчез.
День затягивался.
В воскресенье можно сидеть за мольбертом хоть целый день. Сначала с ребятами, потом, когда придут взрослые студийцы, — с ними. Вадим Петрович разрешал. Слушать их разговоры, смотреть, как работают, самому тихонечко царапать карандашом. Вадим Петрович и тогда не забывал про него, заглядывая через плечо, подбадривал как-нибудь.