Рядом с зоопарком
Шрифт:
Неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы мимо дырки не проходила школьная баскетбольная команда во главе с физруком Владимиром Константиновичем. Сдавленный стон Тюленя был услышан.
Владимир Константинович ухватил Тюленя за руки, уперся ногами в стену. Самый высокий из баскетболистов капитан команды Фитилев обхватил его за пояс, уперся ногами в землю. За Фитилева взялся Драник. И так далее. Последним был Петька Коротких — самый низенький из команды. Его рост едва дотягивал до метра девяносто.
— Раз-два-взяли! Еще-взяли! — командовал Владимир Константинович, и команда
Случившийся тут Подготовительный Сева уцепился за Петьку. Толку, конечно, от него было мало, только резинку у Петькиного спортивного трико растягивал.
— Раз-два-взяли! Раз-два-взяли!
Мало-помалу Тюлень вылезал из дырки.
— Раз-два-взяли! Раз-два-взя… — Тюлень щучкой вынырнул на поверхность. Команда сделала дружный кувырок назад и встала на ноги. Поднялся, встал на ноги, хотя и очень медленно, Тюлень. Посмотрел сверху вниз на Фитилева. Пройдя сквозь дырку, Тюлень здорово видоизменился. Он стал нисколько не ниже телеграфного столба, но зато таким же и тонким, как телеграфный столб.
— Игдая с огдем, фаблюдайте пдавила подарной бедобдазности, — сказал Тюлень высоким, тонким, каким-то столбо-телеграфным голосом и пошел, пошатываясь, через школьный двор. У забора он остановился, почесал колено. Для этого ему даже не пришлось нагнуться — вот такие у него стали руки. Потом он спокойненько перешагнул через забор — вот такие у него стали ноги.
В подворотне Тюленя ждал Большой Гоп.
— Тюлень? Кабася? Ты, что ли?
— Кабазя, — укоризненно проблеял Тюлень, — издебаезя, да?
— На, Тюлень, рубль, сходи в аптеку, купи себе рыбьего жира. Я слышал, это хорошее средство от любого недуга.
Быть может, впервые за многие годы дружбы Большой Гоп пожалел Тюленя.
Проводив взглядом рыжего, в рыжей же форме, пожарника, физрук хлопнул себя по лбу. Ему пришла замечательная идея: а что, если перед соревнованиями всю команду продергивать через специальное калибровочное отверстие?! Несомненно, она получит немалое преимущество в росте.
Глава восьмая,
в которой старшее поколение ставится в пример младшему, и что интересно, вполне заслуженно.
Петр Никанорович шел по важному делу и столкнулся с Федей. Вернее, Федя столкнулся с Петром Никаноровичем. Грине повезло, успел проскочить незамеченным.
— Извините, — пробормотал Федя, выпутываясь из складок большого серого драпового пальто Петра Никаноровича.
— Торопишься? — грустно спросил директор. — Я вижу, очень торопишься. Так торопишься, что даже на уроках некогда посидеть.
— Да я… мы, мы это… склад, фу ты, клад… хотели для школы… там сокровища. Мы думали, потому что там дядьки говорили, но они ошибались. Жаль, на сокровища можно было купить новый барабан для ансамбля и еще чего-нибудь… жвачки, например… — Федя очень уважал Петра Никаноровича и потому говорил ему сущую правду, он даже хотел ему сообщить нечто большее, поделиться некоторыми своими опасениями, чтобы Петр Никанорович срочно принял меры, но тот
— Стыдно, Елкин, очень стыдно. Еще и врешь… «Барабан». «Сокровища». Главное, кому? Взрослому человеку, директору… Хотел бы я знать, что с тобой, с вами всеми, происходит. О чем я говорил на линейке?
— Ну, повысить успеваемость, ну, укрепить дисциплину…
— А на деле что получается? Успеваемость до такой низкой отметки никогда не доходила. О дисциплине вообще говорить не приходится, по швам трещит, разваливается на части. Хотим, как лучше, а получается наоборот — как хуже. Да что я тебе говорю?! Бесполезно тебе говорить. Отцу твоему скажу; наверно, толку будет больше.
— Да мы… — сделал еще одну попытку сказать правду Федя. — Я хотел хищника, который сбежал из зоопарка, но это оказался не хищник, а этот… биоробот. Им могут воспользоваться…
— Честное слово, обидно за твоего отца. Ты вот что, ступай домой. Вымойся как следует и почистись. А то как какой-нибудь патрубок, весь в ржавчине. Я так думаю.
— Это специально вместо грима, — обиделся, что не верят правде, Федя. — Дело в том, что я на репетицию. Драмкружок у нас обычно по пятницам.
— М-мм, драмкружок, — грустно покачал большой головой Петр Никанорович, — а я, признаться, думал, что драмкружок у нас не работает, потому что нога у Иннокентия Михайловича все еще в гипсе. Видимо, я заблуждался.
На этом и расстались. Федя поплелся домой, а Петр Никанорович, отложив свое срочное дело, решил заняться другим — еще более срочным.
Накануне в школу приходила мама Подготовительного Севы, она сказала, что считает своим долгом предупредить, что через дырки в школьный подвал лазят не только кошки и не только собаки, но также и многие из подготовительных и что если так будет продолжаться и дальше, она лично, как и многие подготовительные мамы, своего ребенка в данную школу не поведет, так что у Петра Никаноровича есть реальная перспектива остаться на следующий год без первых классов. Сопоставив то, что говорила мама Подготовительного Севы, с тем, что видел собственными глазами, Петр Никанорович срочно двинул на стройку. На стройке работал отец Пети Коротких. Он был не только знатным каменщиком, но и активным членом родительского комитета. Выслушав просьбу директора, он без проволочек нагрузил тачку кирпичом и покатил ее к школе. Следующим рейсом он доставил необходимое количество раствора. В какие-нибудь полчаса он надежно, раз и на века, заделал обе дырки.
Федя поднялся на лифте на свой этаж, открыл своим ключом свою дверь, — прихожая была набита чужими вещами. Резко и незнакомо пахло чемоданами и папиросным дымом. В гостиной шум, разговор, звяканье посуды. Федя шарахнулся назад — уж не попал ли, случаем, в чужую квартиру? — но вышел папа.
— А вот мой наследник.
— О, наследник! — закричали однокашники Фединого папы и, высыпав в коридор, принялись тискать и мять Федю в руках, как какую-нибудь диковинную вещицу. На столе стояла пустая бутылка из-под шампанского, — скорее всего, она и была причиной проявления столь шумного восторга. Федя — лишь поводом.