Рядовой для Афганистана
Шрифт:
– Да, в зоне боевых действий! «Броники» на вас хоть настоящие, или дембельские? – офицер на ощупь проверил наши бронежилеты. – Ладно, норма.
Через пару минут он, довольный, уходит. Во мне затаилась слабая надежда, что в следующую ночь мы будем спать в казарме. Семенов справедливый и упертый, он все поставит на свои места. Тихо и спокойно, без шума и пыли. Вот такой он, мой командир взвода.
Витек где-то достал папиросы «Беломорканал» и закурил, спрятавшись в траншее. Я подошел поближе и в шутку попросил покурить. Виктор зло послал меня, обвиняя в том, что я прогибаюсь
Мне кажется, что Витек решил скорешиться с «дедами» и стать среди них своим. Интересно как это возможно? «Шестеркой» он, конечно, не станет, хотя это может произойти незаметно даже для него. А может среди «дедов» или «черпаков» есть парни с Алтая, его земляки? Ну и что, это еще не значит, что с ним они будут разговаривать на равных. Самое обидное, что он решил укореняться один, я по боку. Ладно, все как всегда, с друзьями по жизни всегда напряженка. Мне всегда думалось, что друзья появляются в жизни до юности, вернее в детстве, когда еще нет активного противоборства и соперничества, а просто игры и шалости, как у котят. Главное, сохранить этих друзей, а может всего одного…
Я бодро шагаю по краю траншеи, осматриваюсь по кругу. Вдруг где-то далеко слева заговорил наш ПКМ, посылая змейки трассеров в горы. Световые ракеты осветили небо над предгорьями. Загремели спаренные крупнокалиберные пулеметы «Шилки». Через пять минут все стихло. Я поправил свой АКС, чтобы было удобно вести огонь прямо с груди, потом вытащил из ножен штык-нож и прицепил его на ствол автомата, на всякий случай. Но через пару минут, ночь вновь уснула, застрекотали тысячи невидимых цикад и сверчков.
Азиатская летняя ночь, что может быть прекрасней. Я отстегнул рожок от автомата, чтобы убедиться, что он полон патронов. Зачем я это сделал, трудно сказать, сейчас работали только руки и глаза. К моему удивлению рожок был наполовину пуст и насчитывал чуть более десяти патронов. Я быстро сунул его в свободный карман подсумка и достал второй, тоже не полный, в нем было всего несколько патронов. Третий и четвертый рожки оказались богаче, но также не полные. Похоже «деды» принесли с боевых все, что осталось, ну и дела, не зря я хоть штык «присобачил». От этого открытия мне стало смешно, я зашел за стальной туалет и начал смеяться словно обкуренный. Витек прибежал и стал интересоваться, кого я увидел «за колючкой». Я посоветовал ему проверить рожки к его автомату. В его трех рожках оказалось всего-то двадцать патронов, а в четвертом один трассирующий. Мой друг сильно удивился, а потом принялся хохотать как подорванный, ночь прошла незаметно.
На следующий день, к вечеру, нас меняет наряд «черпаков», похоже наши мучения заканчиваются. Старшина инструктирует новый наряд и с неприкрытой злобой посматривает на нас волчьими глазками. Нет необходимости быть экстрасенсом, чтобы прочитать в них: «У меня в запасе еще много нарядов и пыток для вас, чмошные ублюдки!»
Середина этого же дня. Пять часов до сдачи нашего наряда.
– Старшина, зайди ко мне на доклад, – командир второй парашютно-десантной роты радистов-переносников, гвардии майор Сазонов,
Прапорщик снимает меховые тапочки и проходит в «каюту» ротного командира.
– Эге, никак нет, все по плану командир, службу несут, нормально вроде…
– У-у, нормально говоришь? Дверь прикрой за собой, – рявкнул Сазонов. – В «брониках» пустых стоят часовые? Опять – двадцать пять! Не ровен час, гранату «душок» метнет, двухсотых нам подарит! Прикажешь под трибунал по твоей милости идти? Али как?
– Это кто? Эти что ли, молокососы доложили, вновь прибывшие уроды? – ехидно спросил Гаврюшов, пододвинув ногой табурет и усевшись поудобней.
– Да нет, старшина, как раз эти «уроды», как ты выразился, стоят в полноценных «брониках»! Хорошо стоят, не спят, посторонних на пост не допускают. В траншее «харю не мочат», как «деды». Неплохое пополнение, только вот двое их всего, помочь им надо. Завтра пойду к комдиву, просить еще бойцов. А ты их сразу в охранение! Хрен его знает, что у тебя за методы? – выразил недовольно майор.
– Конечно, поможем. Не умеют – научим, не могут – заставим, – буркнул Гаврюшов.
– Слушай, Николай! Тебе сколько годков стукнуло? – майор налил себе стопку водки, отрезал кусок черного хлеба и положил на него ломоть с салом.
– Командир, ну ты же в курсе, двадцать шесть будет в мае, а что?
– Да так, я вот подумал, когда ты такой сволочью стал? – командир залпом влил водку в рот.
– Не понял! Зачем так говоришь, командир? – смутился прапорщик.
– А то! Мне, знаешь сколько? Сорок три будет осенью! Через неполный месяц улечу в Союз и попытаюсь забыть все это, но знаю, что не смогу. Хоть на третий срок оставайся. Буду вспоминать свою роту, моих солдат и сержантов. Вот этих пацанов, салаг восемнадцатилетних, которые вытаскивали меня из сбитой вертушки. Если бы не они, эти «уроды», как ты их называешь, где бы я сейчас был? Ясно где, на воинском кладбище, в родном Новосибирске.
– Так точно, командир, – сказал прапорщик, вставая.
– Вот скажи, прапор, как мне их отблагодарить? Написать требование о награждении? Написал уже и не раз. Пришла одна медаль «За отвагу» – Мишке Калабухову, а остальных комсомол наградил разными значками. Разным дерьмом, которое на китель даже цеплять в падлу! Ты понимаешь, Коля? Значками награждают за мужество в бою и спасение командира роты! Чмошники говоришь, пожалуй, но не мы их с тобой зачмырили, а те, бляха, которые заварили всю эту кашу. Ты где сам, срочную служил?
– На флоте. На тихом, в смысле, океане… – тихо ответил старшина.
– О, карась значит! Я знаю, какая там у вас дедовщина тупая и жестокая. Здесь – это не там! Здесь ВДВ, старшина – «Войска дяди Васи». Чтобы сюда попасть, эти мальчишки бились и дрались, врали, что имеют много прыжков, лезли в десант, чтобы выполнить долг перед своей страной, перед этим нищим народом! Самое горькое и святое, что они во все это верят! Верят, как юродивый верит в Бога! Это тебе не плотвой плавать! Врубаешься?