Рядовой стрелок
Шрифт:
– Может, Лешка, может, – Иван резким движением сел на кровати и схватил Чернова за руки.
– Завтра война, Лешка. Война. Уже завтра! И я чувствую, что мне осталось совсем немного дышать этим воздухом, ходить по этой земле, общаться с вами, друзьями. Спой, а? Спой.
– Вань, но…
– Спой, – в его голосе было столько твердости, что отказать Алексей не мог.
Гармошка раскрылась в умелых руках, и полилась популярная «Рио-рита».
– Нет, – Иван остановил друга. – Другую, про могилку…
Алексей увидел в глазах друга такое, что возражать не
Как в саду при долине
Звонко пел соловей,
А я мальчик на чужбине
Позабыт от людей.
Песня словно накрыла всю казарму. Игривость и смешки в один момент исчезли.
Ох, умру я, умру я,
Похоронят меня.
И никто не узнает,
Где могилка моя.
Песня стала неким переходом из мирной светлой жизни в непонятное, тогда еще смутное, завтра.
Запоет и заплачет,
И опять улетит.
И никто не узнает,
Где сиротка лежит.
– Ну вот, всю душу разбередили, – буркнул кто-то издалека. – Теперь точно не усну.
Кое-кто из сослуживцев подходил к гармонисту во время пения, и теперь молча, со своими нелегкими думами расходились обратно, к своим кроватям.
– Спасибо, Лешка.
Иван грузно свалился в кровать и закрыл лицо подушкой.
Чернов еще несколько минут сидел с гармошкой в руках, находясь под впечатлением и от песни, и от сказанных Иваном слов. Медленно снимая ремешки инструмента, он подумал о своих родных, оставшихся в далеком Буготаке, о муже сестры Фимы Василии, с которым его развела судьба весной 1940-го. Он сейчас где-то в Заполярье.
Долго лежал с закрытыми глазами и лишь под утро задремал. Проснулся от содрогания земли, далеких глухих разрывов, натужного воя самолетов где-то в вышине.
Иван не спал.
– Вот и началось… – чуть слышно прошептал он, – утро последнего дня.
– Подъем! Батальон в ружье!
Чернов собрался быстро и хотел уже бежать на улицу, как взгляд упал на гармошку. Недолго думая, сгреб ее подмышку и помчался из казармы.
Полк покинул место расположения и спешным шагом двинулся к границе, к точке боевого развертывания дивизии на случай войны.
Двигались молча, настороженно озирались по сторонам. Казалось, что отовсюду доносились взрывы. Полк поднимался на один из пригорков, когда в небе появились низко летящие с каким-то цепенящим гулом вражеские бомбардировщики. Несмотря на предрассветный сумрак, очертания самолетов хорошо различались. Красноармейцы, задрав головы, с тревогой смотрели вверх. Самолеты прошли мимо, а через некоторое время раздались взрывы в районе их казарм. Местечко Солы в мгновение ока превратилось в место сосредоточения авиаудара. И как-то сразу рассвело. Земля, казалось, не успевала опадать вниз, как следующий взрыв подбрасывал ее вновь. Что могло гореть – горело. Полк с ужасом смотрел на страшное действо. За первыми самолетами потянулись следующие, которые уже бомбили сам город Гродно. Они выстраивались в цепочку друг за другом и с диким воем, как на учениях, бомбили, бомбили, бомбили. Зенитки почему-то долго молчали. И враг безнаказанно делал все, что хотел. К тому
Впереди шли бои. Полк двигался к выделенной линии обороны на участке Лососна – Колбасино, а грохот сражения шел им навстречу. Немецкие бомбардировщики еще несколько раз проплывали на восток со смертоносным грузом, натужно и тяжело гудя. Место обороны находилось в трех километрах западнее Гродно. 85 стрелковая дивизия находилась во втором эшелоне прикрытия 4 стрелкового корпуса 3 армии.
– А ведь ушли мы без приказа… – рядом с Черновым стоял командир роты. – Останься там, нас бы уже не было… Спасибо комдиву.
И вдруг бойцы радостно закричали. Один из бомбардировщиков, оставляя за собой черный хвост, начал заваливаться и уходить от города как раз в сторону полка. Через некоторое время от падающего самолета отделилось белое пятно.
Командир роты что-то сказал лейтенанту Федюшину.
Комвзвода подозвал к себе трех бойцов и, оглядываясь вокруг, встретился взглядом с Алексеем.
– Чернов, со мной. Старшина, как прибудете на место, готовьтесь к бою, – бледный лейтенант говорил уверенно и твердо.
– Степа, гармошку возьми.
Лейтенант проводил глазами передаваемую из рук в руки гармошку, но ничего не сказал.
Федюшин на ходу объяснил задачу.
– Парашютиста надо взять живым и доставить на КП дивизии. Ясно?
Летчика долго искать не пришлось. Парашют лежал посреди поля, а раненый немец далеко уползти не смог.
Сопротивления не оказывал, был без сознания. Двое подхватили его под руки и потащили на КП дивизии.
Сбитый летчик был майором и вел себя нагло и вызывающе. Хорошо говорил по-русски. Оказалось, что он обучался в летной школе в Советском Союзе до войны. Под летной формой на нем был гражданский костюм.
– Эт чего, братцы, получается? Мы их сами выучили? – проговорил немного растерянно один из красноармейцев.
Ему никто не ответил. Алексей смотрел на немецкого майора, но злобы не было. Лишь огромное желание убить этого холеного и наглого немца. Винтовка медленно поднялась до уровня груди.
Чья-то твердая рука не дала передернуть затвор.
– Не надо, Чернов. Не сейчас.
Алексей также медленно опустил винтовку.
– Спасибо, бойцы, за летчика, – комдив генерал-майор Бондовский пожал всем руки. – Тебе, лейтенант, особое спасибо. Молодец.
– Служу трудовому народу, – вытянулся в струнку Федюшин.
– А теперь на позиции. Надо устоять. Давайте, сынки.
Было 22 июня около семи часов утра.
К позициям добирались бегом и видели, как раз за разом заходят на окопы полка самолеты и, отбомбившись, уползают на запад.
Присоединиться к своим товарищам удалось лишь после окончания авианалета.
Чернов смотрел на изрытую, вспаханную разрывами землю. Чувство ненастоящего, какой-то нереальности не покидало его. Словно это были очередные учения, и они скоро закончатся.