РЯВанш! (СИ, с иллюстрациями)
Шрифт:
Несмотря на приказ военного командования оставить солдат в казармах, многие всё же получили в субботний день увольнительные либо покинули казармы самовольно. К ним обращались выступавшие на митингах ораторы:
– Товарищи! Вас все время держат в неволе! Не позволяют курить на улицах и в общественных местах! Не пускают в рестораны и сады! Запрещают съезжать на берег! Заставляют надрываться на тяжелой, никому не нужной работе! Кормят негодной пищей! Поминутно бьют, всячески унижают ваше человеческое достоинство! И это будет продолжаться, пока существует проклятое самодержавие! Чего вы смотрите? Чего ждете? Только свергнув царя, вы добьетесь равноправия, откроете путь к социализму, равенству, братству и свободе! Долой самодержавие! Долой офицеров! Только в борьбе обретете вы право свое!
Солдаты возвращались в казармы, где шло глухое бурление разговоров,
В три часа дня к воротам штаба 3-й Сибирской стрелковой дивизии подъехал начальник контрразведки штаба корпуса подполковник Луцкий. Он попросил офицеров "собраться на десять минут" для сообщения о сложившейся в городе ситуации. В это время в ближайших Шефнеровских казармах солдаты из эсеровских и эсдековских групп, проникнув в оружейные, разбирали винтовки. Вооружившись, они взяли в кольцо здание штаба и ворвались на офицерское собрание. Торжествующему Луцкому осталось объявить:
– Господа офицеры! Вы арестованы! Да здравствует революция!
Командир дивизии генерал-майор Круглевский пытался убедить офицеров оказать сопротивление мятежу и был убит на месте. Офицеров обезоружили и отправили на гауптвахту.
На сторону восставших перешел располагавшийся в Шефнеровских казармах 12-й Сибирский стрелковый полк Его Императорского Высочества наследника цесаревича Алексея Николаевича, впрочем, не целиком. Многие солдаты отказывались присоединяться к восставшим и оставались в казармах либо уходили в город. На стороне революционеров оказалось и некоторое количество офицеров, в основном из местных, производства военного времени. Неожиданно о своей решимости бороться с самодержавием заявил начальник штаба дивизии генерал-майор Балтийский. Луцкой тут же решил сделать его формальным главой "Дальневосточной республики", о создании которой известили консульства иностранных держав.
В городе между тем разгорались уличные бои. Полиции и гражданских властей не было видно, а военные первое время пребывали в полной растерянности. Телефонная связь не действовала, посланных вестовых перехватывали по дороге. Контакты с внешним миром поддерживали только через радиостанцию на Русском острове, с которым наладили эстафетную сигнальную связь.
Губернатор Толмачев, объявив город на осадном положении, спешно покинул свой особняк, вскоре обложенный революционерами. Губернаторский дом обороняли уссурийские казаки конвойной полусотни и жандармы крепостной команды. После жестокого боя они были вынуждены сдаться. Ожесточенные сопротивлением дружинники расстреляли их во дворе резиденции. В числе погибших был ротмистр Голявин. Восставшими были заняты Морское собрание, военно-окружной суд, полицейское управление. Между тем губернатор Толмачев сумел прорваться на вокзал, взятый под охрану железнодорожным батальоном. Губернатор заявил, что отбывает в Никольск, чтобы откуда продолжать в спокойной обстановке управлять областью, состоявшей, разумеется, не из одного Владивостока. Однако поезда уже не ходили. Тогда Толмачев потребовал предоставить ему эсминец. Для эвакуации губернатора и семей высших чинов был выделен старый миноносец "Тревожный". В его крошечной кают-компании неожиданно оказались бок о бок Софья Федоровна Колчак и Анна Васильевна Тимирева, вынужденные терпеть совместное, к счастью недолгое путешествие.
На тот же миноносец поднялся и генерал-лейтенант Турбин. Теперь он был даже рад, что не исполняет должности коменданта крепости, а только командующего 5-м Сибирским корпусом. Поскольку две из трех дивизий корпуса находились вне Владивостока, охраняя побережье залива Петра Великого, а с 3-й Сибирской дивизией происходило что-то непонятное, то Турбину, естественно, надлежало выехать туда, где он смог бы наладить управление оставшимися у него войсками. Затем, как объяснил Турбин штабным офицерам, 1-я и 2-я дивизия двинутся усмирять мятежников с севера - от Раздольной и Шкотова через полуостров Муравьева. "Тревожный" переправил обоих генералов вместе с остальными беженцами через Амурский залив в Славянскую бухту, откуда они отправились на автомобилях в Никольск.
Во Владивостоке командование всеми правительственными силами перешло таким образом к коменданту крепости контр-адмиралу Тимиреву. У него, при штабе крепости, было под рукой всего две дежурные полуроты 12-го Сибирского полка, рота морских стрелков, конвойная сотня уссурийских казаков и солдаты
Сил у Тимирева было немного, но он всё же решил перейти к наступательным действиям. Его войска медленно, но упорно продвигались от штаба крепости по Светланской и Пушкинским улицам, а также по набережной Золотого Рога. Революционеры пытались задержать это наступление, перегораживая улицы баррикадами. И тут по восставшим ударили морские пушки. Эсминцы "Сокол" и "Самсон", а также несколько старых миноносцев поддержали правительственные войска артиллерийским огнем. Корабли ходили малым ходом по акватории бухты и по указаниям, передаваемым с берега сигнальной связью, гвоздили орудий по опорным пунктам восставших. Кроме миноносцев в обстреле приняли участие и две подлодки АГ, но огонь их 47-мм пушек был малоэффективен, тогда как 4-х и 3-дюймовые снаряды эсминцев разбивали в щепки баррикады, а шрапнель выбивали искры из брусчатки и дырявила кровли домов. Обыватели, до того просто державшиеся в дальних от улиц комнатах, поспешили теперь укрыться по погребам и подвалам. Революционеров удалось оттеснить почти до самой Экипажной слободы
Если в центре города успех в уличных боях постепенно склонялся в сторону правительственных войск, то совсем по-другому складывались дела на северных и восточных окраинах. На севере Владивостока, в районе Первой речки дружинники и солдаты-социалисты легко захватили казармы 11-го Сибирского стрелкового полка, 1-го и 4-го полков крепостной артиллерии. Эти казармы располагались в гуще рабочих слободок железнодорожных мастерских, керосинового, кирпичного и винокуренного заводов, мыловаренной и кофетно-макаронной фабрик. Самым же большим успехом штабс-капитана Лазо, командовавшего революционными силами на севере, был захват Седьмого форта, официально именовавшегося фортом Наследника Цесаревича Алексея. Этот единственный полностью достроенный укрепленный пункт новой северной крепостной линии держал под огнем артиллерии и пулеметов железную дорогу и шоссе, связывавшие город с внешним миром. Пока практически неприступный форт Цесаревича был в руках у восставших, правительственные войска не могли получить подкрепление по суше.
Сходным образом развивались события и на востоке - в Гнилом углу, в рабочих слободах судоремонтных мастерских и портовых докеров. Здесь восставшие также без проблем заняли казармы 10-го Сибирского стрелкового полка, арестовав офицеров и перетянув на свою сторону большинство солдат. Правда затем революционерам здесь пришлось сражаться на два фронта - и против наступавшего с запада Тимирёва, и против появившегося на северо-востоке 9-го Сибирского полка, единственного полка 3-й Сибирской стрелковой дивизии, оставшегося верным присяге. Солдаты там были заняты на работах на недостроенных фортах северной линии и их в меньшей степени задело революционной агитацией. Получив переданные через радиостанцию Русского острова сведения о восстании, командир 9-го полка полковник Крежиминский поставил свои части под ружье и двинулся походным маршем в сторону города. Он дошел до старых фортов Суворова и Линевича, уже занятых восставшими, и даже отбил их назад, пока революционеры там не успели укрепиться, но далее, встреченный плотным обстрелом из Красных казарм, наступать уже не мог.
Луцкий и Башидзе, теснимые Тимиревым в центре города, запросил помощь от северный и восточных дружин. Ситуация в городе вновь стала меняться. Наступление правительственных войск в приморской части города было остановлена, а с севера, с фланг войскам продвигались по Алеутской и Китайской улицам дружинники и революционные солдаты. Их поддерживали пулеметным огнем наскоро забронированные железными листами и мешками с пешком грузовые автомобили и даже трамваи.