Рыба на мелководье
Шрифт:
– Всё, что у тебя есть – это сад, – Вайтеш вопросительно посмотрел на Ротерби. Тот провёл взглядом по увядающим вишням и загадочно улыбнулся, ничего не ответив. – В любом случае, что-то же должно быть, кроме сада. Твои вишни, конечно, вкусны, но кому достанет такой малости? Живи я здесь один, как ты, – давно бы уже свихнулся.
– А ты приходи почаще, – задумчиво произнёс Ротерби. – Вишни красивы, они красивы всегда, но прекраснее осенней вишни я ничего в своей жизни не видел.
– А ты разве много чего видел? – недоверчиво спросил Вайтеш, не поверив, что вишнёвый отшельник вообще когда-нибудь покидал своё пристанище. Ему думалось, что Ротерби и за пределы своей изгороди-то не часто
– Ну, может, и не видел, – Ротерби многозначительно прикрыл глаза и теперь смотрел на сад сквозь узкие щёлочки. – Но я видел, как растёт вишня. Видел, как она умирает и оживает вновь. На моей памяти это случалось чаще, чем кто-либо может себе вообразить.
– Но только смотреть на вишню способен любой человек, тут нечем бахвалиться, – скривился Вайтеш. – Некоторые смотрят на то, как умирают живые существа, вот это действительно неприятно. Неужели ты думаешь, что смотреть на смерть, допустим, собаки легче, чем на смерть вишни? Да это и смертью-то не назовёшь, она просто вянет, потом цветёт, вянет и цветёт, а ты знай поглядывай, ничего такого трудного.
– Если смотреть на смерть собак так неприятно, то зачем же вы смотрите? – вдруг спросил Ротерби.
– Откуда я знаю, смотрим и смотрим. Это же происходит чаще всего случайно, никто не волен выбирать, видеть ему или не видеть.
– А что испытывает человек, когда видит смерть, как ты говоришь, собаки? – продолжал Ротерби, Вайтеш так и не мог понять, к чему все эти вопросы.
– Ну, грусть, если собака его собственная, неприязнь, если бродячая, иногда соседи испытывают радость, если собака мешала им спать. Не всё ли равно, что там кто думает?
– В том-то и дело, что они не думают, они испытывают эти самые чувства, которые ты назвал. А что ты испытываешь, когда смотришь на вишню?
– Ничего я не испытываю. Растёт себе и растёт, мне-то что до неё? Это же дерево. Деревья не "умирают", как ты говоришь. Они засыхают, гниют, но уж никак не умирают.
– Да, они не умирают. Поэтому ты и не смотришь на них, верно?
Вайтеш задумался, он всё равно не понимал, к чему клонит Ротерби.
– Вишня не заскулит, как собака. Она молчит и шелестит листьями. Даёт новые ростки, приносит ягоды, которые ты с таким удовольствием вкушаешь и наслаждаешься их ароматом. В общем-то, в ней нет ничего любопытного, поэтому никто на неё и не смотрит. Она не нужна никому, лишь её ягоды, они прельщают, а голые ветки так и будут надламываться и сохнуть, когда последняя ягодка упадёт в высохшую траву, которую тоже никто не замечает, исчезнет навсегда. Но из косточки вырастет ещё одно маленькое деревце, которое, пока не окрепнет и не даст ягоды, не будет никому интересно. Поэтому я смотрю на эти деревья, а они дают мне ягоды. Они мне их дают. Если хочешь, я могу и тебя научить смотреть на вишнёвые деревья.
– Ротерби, старина, да тебе надо чаще выбираться к людям. Смотри, как бы самому тебе не превратиться в вишню, на тебя-то смотреть никто не будет. Только тебе важны эти деревья, думаешь, будь они людьми, а ты деревом, смотрели бы они на тебя?
– Надеюсь, что так, Вайтеш, очень надеюсь, – сказал Ротерби и, завидев кого-то вдалеке, произнёс уже громче: – А, вот и Тнайт.
Калитка приоткрылась, и в саду появился подмастерье Ротерби. Угрюмый паренёк взвалил себе на плечи слишком уж большую ношу. Сумка так и тянула его к земле, но Тнайт был упрям и не собирался тратить дорогое время на возвращение в Дуодроуд только ради собственного комфорта, посему и принёс все требующиеся инструменты разом. В одной руке Тнайт держал две лопаты разного размера, в другой – длинные грабли и вилы, хотя для чего ему вилы, Вайтеш так и не смог сообразить. Когда Тнайт
– Тнайт, ну как же ты так? – пожурил Ротерби всё тем же снисходительным тоном.
– Не злитесь, мастер Ротерби, – виновато отозвался Тнайт. – Я из сил выбился. Вы и сами говорили, что время нужно беречь, вот я и берегу.
– В отличие от моих инструментов, – серьёзно добавил Ротерби, и Тнайт совсем раскис. Ротерби помолчал немного, а затем утешающе вздохнул. Так он делал всегда, когда не хотел произносить вслух слова утешения, но и не мог позволить себе оставить без внимания чьё-то расстройство. Тнайт сразу оживился и принялся перетаскивать инструменты поближе к дому, складывая их в какой-то специальной последовательности, которую Вайтеш также не мог выявить. Ротерби довольно заурчал и захмыкал, после чего опять слегка прикрыл глаза, не переставая наблюдать за усердием молодого ума, казалось, это приносит ему истинное удовольствие.
Тнайт долго провозился с инструментами, но наконец представил Ротерби итог своей кропотливой работы. Тот одобрительно кивнул, и Тнайт гордо нахохлился. Вайтеш тоже следил за Тнайтом, но скорее с искренним недоумением, нежели с одобрением. Когда подмастерье в высшей мере насладился похвалой мастера, Ротерби попросил Тнайта заняться сорными травами, и тот не без сожаления покорился, но всё равно недовольно добавил:
– Мастер Ротерби, отчего же вам так хочется извести эти сорняки? Неужто они вредят вашим вишням? Их так много, я и за год не управлюсь. Да и пропалывай их или не пропалывай, всё одно вылезут.
– Вишни не так уж и прихотливы, дорогой Тнайт, в отличие от меня, – покачал головой Ротерби.
– То есть это вам так угодно, не вишням?
– Как бы то ни было, сорняки сами себя не выдернут из земли.
Тнайт расстроено поник и направился за инструментами.
– Кстати, Тнайт, – окликнул Ротерби, заметив в глазах Тнайта искреннюю надежду на то, что мастер передумал и хочет отменить ненужное поручение. – Не забудь выкапывать корни, – с наслаждением сказал он. – Вглубь и вглубь. И не утруждайся отдыхать, когда тебе заблагорассудится.
Когда Тнайт принялся за работу, Ротерби шепнул Вайтешу так, чтобы его подмастерье не услышал:
– На самом деле я и сам не вижу никакого смысла полоть эти сорнячки, – он по-старчески усмехнулся. – Они, и правда, вылезают каждый год, я даже подумываю о том, чтобы сделать сад сорняковым. Ну, то есть специально не выкапывать сорные травы, ухаживать за ними, питать и лелеять их. Подумай, как они тогда разрастутся. Кто знает, так ли они уродливы в своём истинном виде, я думаю, что некоторые из сорняков весьма приглядны, если проявлять к ним должную заботу. Может, люди неправы в своих вечных поисках порядка в вещах, и без того содержащих его? Может, следует искать порядок там, где они привыкли его не замечать?
– То есть в сорняках, ты хочешь сказать? – сонливо переспросил Вайтеш. Ротерби только рассмеялся. А тем временем Вайтеш начал зевать, его веки опускались всё ниже. Он вздрогнул, когда Ротерби обратился к нему:
– Вайтеш, спал ли ты этой ночью?
– Вчера я не позаботился о сне, и следующей ночью сон покинул меня сам, – горестно буркнул Вайтеш. – Думаю, мне уже надо возвращаться, иначе я просплю до вечера.
Вайтеш скудно попрощался с Ротерби и Тнайтом, после чего, вернувшись домой, действительно проспал до позднего вечера, а точнее до ранней ночи. Но сновидение его не было сладким, если, конечно, кошмар можно назвать сновидением.