Рыба на мелководье

Чернышёв Герман

– Ну бродит и бродит, тебе-то что до него?

– Он в белом, – многозначительно уточнил первый.

– Ну, видать, любит белое носить.

– Как будто и сам не знаешь, что в Дуодроуде белое запрещено.

– Запрещено, и что с того? Может, он не из Дуодроуда, и ему не ведомо о наших разрешениях и запретах, которых, как по мне, чересчур уж много развелось. Если королю так важно, чтобы люди не носили белое, пусть сам придёт сюда и пожжёт все белые ткани. Вон дочурка моя, она просто обожала белые платья, которые шила наша Линда. Но случилось так, что десять лет назад белый запретили, а ей тогда было всего восемь годков. Как это скажется на ребёнке? Хорошо точно не скажется. Она плакала недели

две, зарывалась головой в подушку. Мне больно было смотреть на неё. Кто-нибудь подумал об отцовских чувствах? Конечно, нет. Поэтому пусть этот человек ходит, в чём ему заблагорассудится. Не вижу в этом ничего плохого.

– Если нас с тобой застанут за такими разговорчиками…

– Ну застанут и застанут, им-то что до наших бесед? Работа на короля – дело благое, и нам, горожанам, уж точно нечего опасаться.

Вайтеш задумался: "А правда ли горожанам нечего опасаться?" Он и сам не заметил, как достал из кармана старую деревянную игрушку затейливой формы, выкрашенную чёрной краской. Вайтеш находил в ней непонятное успокоение. Он любил вертеть фигурку в руках, когда не хотел размышлять о всяких глупостях.

Минуло уже несколько часов после полуночи, и небо начинало понемногу светлеть. В небольших окнах из толстого стекла, искажающих всё до неузнаваемости, Вайтеш заметил снующие туда-сюда расплывающиеся тёмные пятна. Это были горожане, которые не ценили ночной отдых так, как ценил его Вайтеш, посему смотреть на них долго он не собирался. Наконец, деревянная игрушка, проведшая в руках у Вайтеша последние два часа, наскучила ему, а разговоры завсегдатаев "Рыбы на мелководье" тоже перестали быть интересными. Всё самое любопытное обсуждалось между полуночью и двумя часами после неё. Вайтеш протёр слипшиеся глаза и часто и непонимающе заморгал, когда трактирщик задул последнюю свечу и сообщил гостям:

– Выметайтесь-ка, да поживее, господа. Мне нужно время, чтобы прибраться. Кто-то мне тут весь пол попортил своим ужином. Сколько раз говорить – если чувствуете, что невкусно, не надо пихать глубже. Давайте, давайте, приходите через часок-другой.

Народ недовольно заворчал, но с хозяином "Рыбы на мелководье" никто и никогда не спорил, ведь это было единственное заведение в Дуодроуде, а он, следовательно, был единственным человеком, который мог в него впустить. Поначалу Вайтешу показалось, что людей в трактире было довольно много, но через пару минут у входа скучилось всего человек десять, может, дюжина, и это включая Вайтеша. Некоторые так и остались ждать возобновления до сих пор желанного пиршества прямо перед входом. Какой-то мужичок побрёл прочь, верно, к единственной любовнице, на чьих заботливых объятиях никак не сказывались ни его благосостояние, ни малоприятный запах. Но Вайтеш сразу начал мёрзнуть, одет он был не по погоде, да и ночная рубашка под плащом не могла спасти его ни от утреннего промозглого ветра, да и ни от чего, впрочем, не могла спасти. Рассвет был тусклым и тревожным, но темнота уже не пугала Вайтеша, и когда двери его скромного, но очень уютного жилища впустили его внутрь, она уже рассеялась в коричневатой дымке, по правде говоря, не менее тоскливой и сумрачной.

Вайтеш переоделся и крепко-накрепко запер дом на ключ, доставшийся ему от отца когда-то очень давно. Он шёл по дороге в сторону дуодроудских врат. Вайтеш не любил надолго отлучаться из города, но там покоя ему было не допроситься, а это было всё, чего он хотел. Он иногда навещал одно место, находившееся позволительно близко от городских стен. Вайтеш шёл через подлесок, вдоль по тропинке к старому вишнёвому саду.

Глава 2. Утренний гость

Ветер шуршал в кустиках пожелтевшей травы у подножия чернеющих иссыхающих деревьев. Невысокую

изгородь, сколоченную из тонких дубовых брёвнышек и колышков, скрывал мокрый слой слипшейся листвы. А старая покосившаяся калитка требовала относиться к себе с должным трепетом. Она тихонько покачивалась под дыханьем слабого ветерка, ходила из стороны в сторону, казалось, что её полусгнившие разваливающиеся ножки скоро подломятся, и она упадёт, но так и не издаст ни звука. В саду не было никого, только изредка сваливающиеся на землю ягоды нарушали здешний покой, а может, наоборот, поддерживали. Они катились по каменной дорожке в траву, стеснительно скрывая маленькие вмятинки. Некоторые уже скукожились, прочие только начинали покрываться темнеющими пятнышками. В воздухе стоял едкий запах, он окутывал всё вокруг, расползался и усыплял, наводил тоску, но почему-то такую сладкую. Вайтеш принюхался и в блаженстве закрыл глаза. Нечасто ему удавалось так беззаботно расслабиться. Убедить себя, что никому он не нужен. Остаться одному и послушать песню, которую раз от раза поёт ветер, разнося по округе аромат вишни, такой приятный и убаюкивающий. Несколько лет назад Вайтеш случайно забрёл сюда, и с тех пор стал приходить всё чаще и чаще, не желая противиться манящему аромату.

В дальнем конце сада таился домик хозяина. Сперва можно было подумать, что он пустует, настолько тот был одиноким и спокойным. Вайтеш уселся на старую скамейку рядом со входом и негромко позвал:

– Ротерби, старина Ротерби, спускайся вниз.

Спустя несколько минут Вайтеш услышал какую-то возню, и дверь распахнулась. На пороге стоял человек, закутанный в несколько тёплых накидок. Примятые волосы образовывали проплешины. Неудивительно, что он ещё спал, когда пришёл Вайтеш: было раннее утро. Но в его глазах не было недовольства, только снисхождение, они словно по-прежнему наслаждались сновидениями. Ротерби окинул заспанным взглядом увядающие владения и улыбнулся.

– Это ты, Вайтеш, доброе утро, – произнёс он медленно и сдержанно, но Вайтеш знал, что Ротерби всегда рад ему. Отшельник примостился на скамейке возле Вайтеша и долго искал что-то в своих многочисленных одеждах. Наконец, он выудил-таки небольшой мешочек, взял оттуда щепотку красноватой смеси и растёр между пальцев. Вайтеш тут же почувствовал запах вишни, но затем какой-то незнакомый аромат насторожил его.

– Что там у тебя?

– Вишня, Вайтеш, конечно, вишня, – добродушно отозвался Ротерби. – Ещё я добавил немного смородины, получилось весьма недурственно.

– Не думал, что ты выращиваешь смородину, – удивился Вайтеш.

– Да уж, и то верно, – ухмыльнулся Ротерби. – Мне пришлось хорошенько постараться, чтобы найти эти дивные листочки. Я, знаешь ли, размышлял и… – Ротерби умолк, но Вайтешу не хотелось нарушать случайно возникшую тишину. Он прислушивался к вою ветра, обжигающего кожу ледяными прикосновениями, но Ротерби ветер всего лишь игриво трепал спутанные волосы, казалось, что для хозяина дома он был тёплым, а может, становился таким, когда тот ухаживал за садом или просто отдыхал на скамейке.

– Скоро должен явиться Тнайт.

– Как по мне, рановато для визитов, – отозвался Вайтеш, но сразу смутился, вспомнив, что и сам он пришёл рановато.

– Да уж, и то верно, – Ротерби будто не заметил этой забавной неловкости, но то была не наивность, а черта, за которую Вайтеш так его ценил.

– Ты знаешь о человеке в белом? – быстро спросил Вайтеш. – Ночью я был в "Рыбе на мелководье" и слышал про какого-то незнакомца, слоняющегося ночью по городу.

– Не думаю, что меня это касается, – отозвался Ротерби. – Я живу за городом, может, не слишком далеко, но и не слишком близко, чтобы переживать о подобных вещах. У меня уже есть всё, о чём стоит думать, так или иначе.