Рыба-одеяло
Шрифт:
Камнем упал на грунт, и подошвы брякнули о сброшенное железо. Сразу обжало меня, а через прореху хлынула внутрь костюма ледяная вода.
Наступила особенная, подводная тишина, когда слышишь, как колотится твое сердце. Опустил я вниз рукавицу, воздух вырвался через нее из рубахи, и доступ воды прекратился. А сигнальный конец мой застрял на лопасти винта. Надо мне обратно туда подняться.
Одет я был чересчур плотно. Совсем не повернуться. Правильно Науменко предупреждал. Схватился за сигнал и попробовал на нем подтянуться к винтам. Дудки! Руки обратно скользят. Перестал тогда нажимать на золотник. Жду: сейчас поднимет воздухом.
Хотел дать тревогу по воздушному шлангу, но и он наверху за что-то зацепился, пока я возился с сигналом. Конечно, на судне догадаются, что я попал в беду и пришлют водолаза, но скоро ли? Вторая помпа есть, только запасные шланги совсем новые, еще не употреблялись. В них полно пудры резиновой. Если сразу дать по ним воздух, так запорошишь водолазу глотку и легкие, задохнется. Необходимо сначала промыть их и раз тридцать прокачать воздухом – продуть. Этак они и к вечеру не управятся. Нет, надо самому освобождаться! Сначала сигнальную веревку перережу, а потом шланг распутаю. А воздуху мне хватит.
Вынул нож. Водолазными ножами мы редко пользовались, только носили с собой в футлярах, на всякий случай. Резал, резал им сигнал – что деревяшкой: хоть бы одну каболку – прядь – повредил!
Сигналы-то пеньковые нарочно крепкие подбирают, из смоленого трехдюймового троса, чтобы водолаза выдержать. Не берет нож.
Бросил сигнал и принялся за водолазные грузы. Мне лишь два тонких троса – брасса – и перерезать, а там освобожусь от свинцовых тяжестей, и меня воздухом к винтам поднимет.
Режу правый брасс, – вернее, перетираю. Потом обливаюсь, да еще забудусь, рукавицу вверх подниму – и сразу колючая студеная вода плеснет в костюм. Через полчаса, а может быть и больше, одолел один брасс.
Принялся было за второй. Глядь – метрах в трех от меня спускается на грунт водолаз. Закричал я от радости. Это же Науменко! Друг мой лучший, а теперь стал он мне во сто раз дороже.
Взял я сигнал и показываю: «Режь!» А Науменко подошел вплотную ко мне да как толкнет кулаком в грудь под манишку! Покатился я по грунту, а в рукавицу так и ввинтилась вода, начала заливать. Встал на колени, не могу в себя прийти от удивления и обиды. Ждал ведь его на помощь, а он меня бить! Неужели за то, что его не послушался, бушлат надел? Но это же пустяк!
Поднялся с грунта и пошел к нему объясняться. Для этого только шлем к шлему надо прислонить, и он услышит. Подхожу к Науменко, а он болтается из стороны в сторону. То весь воздух вытравит, и его обожмет так, что даже кренделем согнет, то забудет на золотник нажать и весь раздуется, вот-вот оторвет его от грунта. А глаза осовелые, голова мотается в шлеме, носом в иллюминатор клюет Что это с ним? И вдруг приятель мой задергал сигнал и ушел кверху.
А я опять остался один... Который теперь час? Не узнать под водой времени. Мне кажется, прошло уже часов двенадцать. Воды в костюме много. Коченею. Принялся чечетку свинцовыми подметками дробить, не от веселья, конечно. Плясал-плясал, уже ног не поднять. Вверх стал поглядывать, не идет ли помощь. Наконец вижу: приближаются из водяного тумана две знакомые подметки, колышутся обитые красной медью носки...
Опустился водолаз ниже. В руке огромный кухонный
Встал он на грунт, схватил мой сигнал и стал махать ножом, как саблей перед боем. «Ну, – думаю, – сейчас зарубит!» Вырвал я у него сигнал и бежать. А далеко ли убежишь, если конец на винтах запутан. Оглянулся, а он рядом. Догнал! Притянул меня к себе, взмахнул ножом и... отхватил сигнал у самой груди.
Дернул я за шланг, и меня подняли наверх. А на трапе доктор стоит, санитары, носилки... Стянули костюм, а из него ведра три воды на палубу вылилось. От носилок я отказался, сам в лазарет пошел. Переоделся в сухое, согрелся хорошо и поднялся на верхнюю палубу. А там Ярченко трясет сигнал и говорит:
– Не отвечает Науменко, заснул, наверно!
И только он так сказал, Науменко вдруг дал тревогу. Вытянули его из воды. С ножом в руке. Сняли с моего друга шлем. Глядит он мутными глазами и покачивается.
– Готово, – говорит, – очистил винты.
А сам на ногах не стоит, и даже из снятого шлема спиртом несет на всю палубу.
– Он же пьяный! – говорю. – Когда успел нарезаться?
– Что ты, он трезвый спустился! Сам знаешь, не пьет ведь.
– Погоди, а вы новый шланг спиртом промывали?
– Конечно, – кивнул головой Ярченко, – только вот торопились к тебе на помощь и после промывки прокачать воздухом не успели.
– Понятно!
Долго после этого водолазы смеялись: «Дайте-ка ваш шланг, хоть чуть понюхать!» Науменко все отмалчивался, а однажды поднес шланг: «Нате, понюхайте, чем пахнет!» Сунули нос ребята: «Фу, лекарство какое-то!» А Науменко улыбается: «Не нравится?»
Это он изобрел заменитель спирта для промывки водолазных шлангов, чтобы не случалось под водой чрезвычайных происшествий.
Сом от малокровия
Никита Пушков был самый здоровый и сильный в водолазном отряде. «На эту загорелую спину можно свободно поместить концертный рояль, музыканта и певицу», – говорил о Никите Пушкове старшина водолазного бота.
Только была у Никиты странная особенность: достаточно ему поперхнуться и кашлянуть, как он начинал думать о бронхите и воспалении легких. Заболит у него живот после кислого кваса, и бежит Никита к доктору, спрашивает, не заворот ли у него кишок, а может быть, рак желудка. Останется на расческе волосок, и Никита в отчаянии ждет, что через день-два облысеет, как глобус. Однажды довелось ему увидеть через микроскоп инфузорию в капельке воды, и он целую неделю терпел, не пил воды.
Сегодня был редкостный день – Никита Пушков считал себя совершенно здоровым. Но вот проснулся его сосед, черноглазый, подвижный водолаз Содомкин, и выкрикнул:
– Никита, смирно! Равнение на меня!
Пушков остановился.
– Чего тебе?
– Ох, Никита, у тебя сегодня цвет лица очень бледный, – горестно сказал Содомкин.
Пушков схватил зеркальце и с беспокойством посмотрел на свою красную пухлую физиономию.
– Нет, парень, цвет лица как будто подходящий.
«Не поддается, черт его дери, – подумал Содомкин. – Ладно, попробую его еще разок испытать».