Рыбак из Внутриморья (сборник)
Шрифт:
Шевек надел куртку и встал в дверях, ожидая ее.
Сперва они шли молча. Снег хрустел и поскрипывал под ногами.
— Вы действительно слишком вежливы для...
— Для кого?
— Для анархиста, — сказала она своим звонким детским голоском, в котором, впрочем, чувствовались чисто женские, теплые, вкрадчивые интонации. (Что-то общее было в ее тоне с тем, как разговаривали с ним Пае и Ойи в Университете и других официальных местах.) — Я даже разочарована. Я-то думала, вы будете неотесанным грубияном, даже опасным немного.
— Я такой и есть.
Она искоса на него взглянула.
— Что же вы тогда, словно ручной, покорно провожаете меня до станции? А, доктор Шевек?
— Шевек, — мягко поправил он. — Не «доктор», а просто: Шевек.
— Это что же, ваше полное имя — и никакого другого нет?
Он кивнул и улыбнулся. Он чувствовал себя отлично — был полон жизни, радовался ясному морозному воздуху, теплой отлично сшитой куртке на нем, хорошенькой женщине рядом... Никаких забот, никаких тревог, никаких тяжких мыслей — ничто не мучило его сегодня!
— А это правда, что анаррести имена дает компьютер?
— Правда.
— Как это ужасно — получить имя от какой-то машины!
— Почему ужасно?
— Но это же так механически, так неличностно...
— Это неверно. Что может быть более личным, более характерным для тебя, чем имя, которого нет больше ни у кого на планете?
— Ни у кого? Вы единственный на Анарресе Шевек?
— Пока я жив, да. Но до меня были и другие.
— Родственники, вы хотите сказать?
— Мы не особенно хорошо знаем своих родственников; видите ли, все мы считаемся родственниками. Я не знаю, кто были эти другие Шевеки; помню только одну женщину — она была из Первых Поселенцев. Это она изобрела подшипник, которым до сих пор пользуются у нас в тяжелом машиностроении, он так и называется: «шевек». — Шевек снова улыбнулся. — Очень неплохой способ увековечить себя.
Веа покачала головой:
— Господи! А как же вы отличаете женщин от мужчин?
— Ну у нас есть некоторые испытанные способы...
Секунда — и она снова от души расхохоталась. До слез.
Потом вытерла глаза — от холода ресницы слипались — и сказала:
— Да, вы все-таки действительно неотесанный нахал!.. А что же, они вот так и решили взять себе эти искусственные имена и придумали новый язык, чтобы отказаться от всего старого?
— Поселенцы Анарреса? Да. По-моему, они были неисправимыми романтиками.
— А вы разве нет?
— Нет. Мы очень прагматичны.
— Но ведь можно быть и романтичным прагматиком, — сказала она.
Он не ожидал от нее столь глубоких мыслей.
— Да, пожалуй, — кивнул он.
— Что, например, может быть более романтичным, чем ваш прилет сюда, — в полном одиночестве, без гроша в кармане да еще с намерением выступать от имени своего народа?
— Увы, я слишком скоро оказался полностью развращен вашей роскошью!
— Роскошью? В университетском общежитии? Господи! Дорогой мой! Они что же, ни разу не сводили вас ни в один приличный дом?
— Меня водили во многие дома, но все они так похожи! Я бы очень хотел наконец получше узнать Нио Эссейю. Я видел только внешнюю ее сторону — так сказать, нарядную
— Я понимаю. Они заставили вас пойти в Исторический музей... совершить поездку к памятнику Добунну... выслушать какую-нибудь речь в Сенате! — Он засмеялся, потому что она в точности описала маршрут одной из его поездок, совершенных прошлым летом. — Да, я понимаю! Они всегда однаково глупо ведут себя с иностранцами. Но я позабочусь о том, чтобы вы увидели настоящий Нио!
— Я бы очень хотел!..
— У меня много замечательных знакомых. Я их коллекционирую. А в своем Университете вы — как в ловушке; и все эти скучные профессора и политики... Кошмар! — Она продолжала болтать, и ему было приятно слушать ее: ощущение было похоже на невольное и бесцельное прикосновение солнечных лучей или падающих снежинок....
Они подошли к маленькой железнодорожной станции Амоено. У Веа был обратный билет, и поезд должен был подойти с минуты на минуту.
— Не ждите — замерзнете.
Он не ответил, просто стоял рядом, громадный в своей подбитой мехом куртке, и смотрел на нее ласково и любовно.
Она опустила глаза, стряхнула снежинку с вышитого обшлага своего пальто.
— У вас есть жена, Шевек?
— Нет.
— И никакой семьи?
— Ах... да, конечно! У меня есть парт... любимая женщина; у нас с ней двое детей. Извините, я думал о другом. Понятие «жена», видите ли... я всегда считал, что оно свойственно только Уррасу.
— А что такое «партнер»? — Она озорно посмотрела прямо на него.
— Наверное, то же самое, что у вас «жена» или «муж».
— Но почему же ваша жена не прилетела с вами вместе?
— Она не захотела, да и младшей дочке всего год... Нет, теперь уже два. А еще... — Он колебался.
— Что же еще?
— Видите ли, там у нее есть любимая работа, а здесь ее не было бы. Если бы я знал тогда, сколь многое здесь ей пришлось бы по душе, я бы уговорил, упросил ее поехать. Но я не знал. Да и потом, это вопрос безопасности, вы же понимаете.
— Безопасности — здесь?
Он снова поколебался, но все же сказал:
— Не только. И там — когда придется возвращаться.
— И что же с вами тогда может случиться? — спросила Веа, глаза ее округлились от любопытства. Поезд уже показался из-за холма, подъезжая к станции.
— О, может быть, и ничего. Но некоторые люди там считают меня предателем, потому что я всегда пытался наладить дружеские отношения с Уррасом. Вот эти люди могут выкинуть весьма неприятные штуки... И мне бы не хотелось подвергать опасности ни ее, ни детей. У нас уже были некоторые неприятности перед моим отъездом. Вполне достаточно.