Рыцарь астрального образа
Шрифт:
Договорить он не успел — дама, громко ойкнув, стала медленно оседать и, вероятно, через мгновенье оказалась бы на грязном кафеле лестничной площадки, если бы Арсений не успел вовремя подхватить ее и прислонить к стене.
Кудесников помахал перед лицом Людмилы носовым платком (непременный атрибут частного сыщика), и немного погодя она пришла в себя. Бесценная (вероятно) свидетельница молча порылась в сумочке, достала связку ключей и открыла пару нехитрых замков. Пропустив вперед так же не нарушившего молчание Арсения, она рукой указала ему на вешалку — раздевайтесь, мол,
Тотчас же раздался шум воды и приглушенные рыдания — Людмила Панова, похоже, отпустила скопившиеся эмоции на волю.
Кудесников повесил пиджак на вешалку, осторожно прошел в комнату и огляделся. Так себе комната, ничего выдающегося — помесь спальни и рабочего кабинета. Он вышел обратно в коридор и убедился, что квартира однокомнатная, а ее хозяйка все еще сморкается и переживает в ванной.
Произвести более тщательный осмотр не удалось, так как шум воды прекратился, и раздались звуки, свидетельствующие о том, что жизнь продолжается, и в данную минуту как раз идет процесс возрождения Людмилы Пановой к этой самой жизни.
Она появилась в комнате строгая, серьёзная, правда, с покрасневшими от слез глазами, но вполне пригодная к разговору.
— Чай, кофе? — спросила она у гостя.
— Кофе, если можно. Без сахара и молока. Спасибо.
Через некоторое время они уже сидели в креслах за журнальным столиком с чашками кофе. Пока говорил в основном Арсений. Вновь изложенная им версия «друг Романа и т.д.» была принята Людмилой Пановой на веру без ненужных расспросов. Она даже не спросила, откуда он вообще узнал о ее существовании и как выяснил, где она живет. Похоже, смерть Сливки глубоко потрясла ее, а внезапное появление «друга» усугубило состояние, спровоцировав не только истерику, но и общую заторможенность мыслительного процесса.
Решив ковать железо, пока оно горячо, Арсений принялся за дело всерьез. Подгоняемый отчаянием последних дней и острым желанием выяснить хоть что-нибудь в этой проклятой истории, он засыпал не успевшую прийти в себя Людмилу Панову вопросами:
— Когда вы видели Романа последний раз? Как — давно? А вчера? А позавчера? Странно.
— Не знаете, зачем он приехал сюда в отпуск? Это у него был внеочередной отпуск. Вообще не знали? А может быть, Роман вам звонил? И не звонил… А мне говорил, что всегда к вам заходит или звонит.
— Где он обычно останавливался в Аркадьеве? В гостинице, понятно. А почему не у вас? Ах, простите, это я не подумав. Роман так о вас отзывался!
— С кем же Роман здесь встречался, кроме работы? Может быть, дружки из местных? Он любил пивка попить. Тоже нет? Очень странно.
Тему смерти близкого им обоим друга он сначала как бы деликатно обходил, а потом спросил неожиданно:
— Вы-то как думаете — кто его, за что? Ведь он такой безобидный был!
— Безобидный, — поддакнула задумчиво Людмила Панова. — Не знаю кто, за что.
— А что люди про него говорили? — цеплялся за тему из последних сил Арсений. — Может, сплетни какие?
— Ничего не говорили. Или просто я не слышала, — меланхолично отвечала женщина.
Через некоторое время Кудесников
Кудесников сделал последнее титаническое усилие — решил поговорить о личном. Об отношениях с Людмилой, о которых будто бы ему много раз рассказывал покойный друг. О тех исключительных чувствах, которые питал Роман к Людмиле Пановой.
К величайшему удивлению Арсения, эта тема просто-таки пробудила его собеседницу к жизни.
— Да, конечно! Рома так любил меня! Это было настоящее чувства, подлинное… Больше ничего подобного я не испытаю никогда!
Некоторое время он молча слушал ее излияния, перемежавшиеся то горькими, то радостными всхлипами и восклицаниями, а потом понял — ему морочат голову. Причем холодно, расчетливо и в чем-то даже профессионально.
Пора было заканчивать комедию — Арсений раскланялся, пообещал навещать любимую своего близкого друга, если окажется в Аркадьеве, просил звонить, если будет необходимость (дал какой-то выдуманный телефон) и, выходя, с досады так саданул входной дверью, что на лестничной площадке зазвенели стекла. Поражение было налицо, а что именно скрывала «любимая женщина» Романа Сливки, так и осталось загадкой.
Едва она вошла, зазвонил телефон. Лиза бросилась к столу, развернула к себе блокнот, схватила ручку и только тогда взяла трубку. Это был Костя.
— Але! Кое-что нарыл. Еще интересует? — осведомился он.
— Выкладывайте быстрее — на ваши шуточки уже нет ни сил, ни времени. — Лиза едва справлялась с нетерпением.
— Так вот, — Костя, угадав настроение собеседницы, заговорил подчеркнуто неторопливо и обстоятельно. — Квартира принадлежит Евграфу Михайловичу Пташкину. — Лиза хмыкнула: тяжеловесные имя и отчество звучали издевательски в сочетании с умильной фамилией. Не отрывая трубку от уха, она упала в кресло и сбросила туфли.
— Родился он в тысяча девятьсот двадцать третьем году, то есть сейчас ему восемьдесят два. Жена, Евдокия Сергеевна, умерла три года назад. Имеет дочь, Александру, соответственно, Евграфовну, тысяча девятьсот пятьдесят второго года рождения, которой сейчас, соответственно, пятьдесят три года. У них с мужем, Толстосумовым Петром Николаевичем, родился сын, Алексей, соответственно, Петрович. С мужем Александра развелась шесть лет тому назад.
Лизу веселила любовь Кости к слову «соответственно», которое он вставлял к месту и не к месту. На него он променял все обилие слов-паразитов великого и могучего языка. К тому же у Кости была страсть к употреблению «умных», на его взгляд, выражений. Когда он снова сказал «соответственно», Лиза хихикнула.