Рыцарь бедный

Панов Василий Николаевич

Ласкер же, Пилсбери и Стейниц приехали в Петербург. Естественно, возник вопрос о замещении отказавшегося Тарраша новым участником. Правильным решением вопроса было бы приглашение в матч-турнир второго представителя России – Эммануила Степановича Шифферса, на что тот имел полное и моральное и формальное право, так как занял в Гастингском турнире шестое место – тотчас за пятью победителями, приглашенными в петербургский матч-турнир. Именно такой спортивный принцип замещения внезапно отказавшихся основных участников проводится в наши дни, позволяя избежать всякого рода жалоб на произвольность приглашения.

К тому же Шифферс был вторым по силе шахматистом России и опытным международным

маэстро.

Но как Чигорин ни настаивал на включение в число участников своего старого друга и учителя, решал не он, а знатные покровители шахматного общества и богатые «меценаты», финансировавшие соревнование. Их не устраивала нерусская фамилия маститого русского маэстро. С другой стороны, они опасались, что Шифферс окажется на класс ниже знаменитых корифеев и станет играть роль аутсайдера. Это показывало, насколько оргкомитет слабо разбирался в чисто шахматных вопросах. Шифферс был бы для любого из участников достойным противником, что он вскоре и доказал. Через месяц после матч-турнира в Ростове-на-Дону на средства местного углепромышленника был устроен показательный матч Стейниц – Шифферс. Хотя экс-чемпион мира и добился победы, но с очень небольшим перевесом: +6, –4, =1.

После отстранения Шифферса от участия в матч-турнире задача Чигорина стала психологически еще труднее. Вся тяжесть ответственности перед сильными мира сего легла на его плечи.

– Ну-с, почтеннейший мой Михаил Иванович, – перед началом турнира ласково приветствовал его знатный покровитель шахматного клуба тайный советник Петр Александрович Сабуров. – Теперь все дело за вами. Деньги на призы обеспечены, помещение тоже. Покажите этим двум евреям, Стейницу и Ласкеру, где раки зимуют! Вы – русский человек и сами понимаете, как все разочаруются, если не вы будете первым. Ведь для того и турнир в Питере устраиваем… Вчера я имел честь посетить одну оч-чень знатную особу, и она соизволила милостиво отозваться о вас. Я заверил августейшего покровителя от вашего имени, что слава русских шахмат не пострадает и вы не ударите лицом в грязь перед этими еврейскими чемпионами. Ведь по законам Российской империи этих… не знаю как сказать… «господ», что ли, в столицу русскую пускать не следовало бы… Я им выхлопотал разрешение на два месяца на правожительство… только для вас!

Чигорин пожал плечами:

– Конечно, я, как представитель России, приложу все силы, чтобы быть первым… Но причем тут еврейское происхождение? Эти два чемпиона мира – замечательные шахматисты, и у обоих не меньше шансов, чем у меня, говоря объективно. Стейниц – мой старый друг… Что ж, что еврей? Буду стараться вовсю, а не выйдет, не поносить же их за это? Наших гостей! Просто некрасиво было бы…

Сабуров шутливо погрозил Чигорину пальцем:

– Не говорите так! Вы что, не читаете собственную газету? Ведь что «Новое время» пишет? Про евреев? Не давать им ходу! Нигде! Ни в чем! Верно?

Михаил Иванович побледнел:

– Я не имею отношения к политике газеты. Веду только шахматный отдел. Для меня не существует ни евреев, ни татар, ни цыган, ни малороссов, ни великороссов, а только шахматисты. Кто хорошо играет, хвалю, кто плохо – ругаю. Не на лицо смотрю, а на партии!

– Да-да, в том-то и дело, что не на лицо. Вот мне и сам Суворин жаловался, что его сотрудники недовольны вашей беспристрастностью в так называемом национальном вопросе. Нельзя так, голубчик! И в шахматах должна быть политика. Потому и Шифферса мы сочли неподходящим. Одним словом: ждем от вас большого успеха. Больше даже, чем в Гастингсе был. Ну, на худой конец, если не первым, так вторым. Но тогда уж лучше пускай победит Пилсбери. Все-таки – новая звезда. И не одному вам нос утрет.

–

Сделаю, что могу, – печально сказал Михаил Иванович, – но войдите и в мое положение, Петр Александрович. Ведь все хлопоты по турниру падают на меня. Помощников нет. После утомительнейшего гастингского боя совсем даже не отдыхал. Да и какой отдых осенью в Питере? Грязь, слякоть, туман! Денег не хватает. Да и годы сказываются, иногда просто сил нет, чтобы, как Ласкер, месяцами готовиться к каждому соревнованию. Я не жалуюсь, многоуважаемый Петр Александрович, но поймите и нас, шахматных маэстро. Играть – большой, тяжелый труд! А начинать соревнование с сознанием, что должен взять именно первый приз – это же ужасно! Как будто над тобою стоит человек с поднятой дубинкой! Непременно обгони, дескать, трех сильнейших игроков мира, не то – бац!! Господи, сколько всяких гадостей наслышишься при неудаче, а старые заслуги забываются сразу, как губкой стерты с доски! А ведь играешь, борешься не с первым встречным игроком, а с мировыми знаменитостями!

Сабуров покачал головой:

– Все это верно, почтеннейший мой, но забыли вы одну евангельскую истину: «Кому много дано, с того много и спросится!» И русскую поговорку «Большому кораблю большое и плавание». А вы у нас броненосец под адмиральским флагом. Уж постарайтесь, в лепешку разбейтесь, но будьте первым! А то все инородцы голову подымут. Да и вы, чего доброго, наживете неприятности.

Тайный советник встал, сухо распрощался с Чигориным и, сопровождаемый почтительными поклонами членов клуба, величественно удалился.

Чигорин хмуро задумался.

«Угрожает еще! Точь-в-точь, как римский патриций гладиатору перед боем. Хорошо им, чиновным да денежным! А тут сядешь играть, да думаешь о том, что тебя из квартиры хотят выселить за неплатеж, да жена еще пришлет счет, который надо срочно оплатить, а кругом интриги, сплетни. Что ж, „барин велел“, значит, надо стараться! Буду рвать, рисковать, играть ва-банк с первого тура! Для первого приза надо не меньше двенадцати очков. Стало быть, не смею потерять больше шести очков. Да, трудновато, да еще эти чертовы хлопоты! И никакой помощи!»

Михаил Иванович вспомнил, какие тяготы легли на его плечи во время матча с Таррашем, а при новом соревновании организационные хлопоты, падавшие на долю «директора-распорядителя» Санкт-Петербургского шахматного общества Чигорина, утроились! Все – от приискания номеров в гостинице, размещения гостей, обслуживания их до расстановки стульев, столов и шахмат во время соревнования и прикрепления картонных табличек с фамилиями чемпионов к шахматным столикам – делал сам Чигорин. А тут у него усложнились личные дела, ухудшилось материальное положение, а та отвратительная атмосфера, которая господствовала во время матча с Таррашем, давала себя знать еще сильнее.

К тому же в шахматах редко оправдывается пословица: «Дома стены помогают». Наоборот, от шахматиста, играющего в родном городе, его родственники, друзья, знакомые, «болельщики» всегда ожидают необыкновенных, сверхблестящих успехов. Это психологическое «подгоняние» нервирует шахматиста, и он зачастую играет не лучше, а гораздо хуже обычного.

13 декабря 1895 года Чигорин, Ласкер, Стейниц и Пилсбери сели за шахматные столики.

Турнир протекал на стыке двух годов и закончился 28 января 1896 года. Участники играли друг с другом по шесть партий, то есть каждому пришлось играть по восемнадцать. Туры проходили с двух до шести часов дня с контролем времени по тридцать ходов каждому и после перерыва – с половины девятого до половины одиннадцатого вечера с контролем по пятнадцать ходов в час. Доигрывание незаконченных партий происходило на следующий день.