Рыцарь из рода драконов
Шрифт:
– Ну простите, старина, но вы преувеличиваете, - сказал Артур.
– Я себя и свою натуру знаю неплохо, как никак, уже двадцать зим на свете прожил. Вот чего со мной никогда не случится, так того, чтоб я стал беспокоиться о пустяках. Мой отец дома, к слову сказать?
– Нет, герцог приезжал вскоре после полуночи, сразу лег спать, а на рассвете отправился обратно во дворец, - сказал мажордом.
– Я не хочу показаться читающим вам нотации, молодой господин, однако однажды и вам придется вести подобную жизнь.
– Я никогда не буду вести такую жизнь, как мой отец, - ответил Артур рассеянно, расчесывая попутно коню, жеребцу дарнейской породы по кличке Вихрь, роскошную белую гриву.
– В этом я вам могу хоть на Писании поклясться... Вы меня простите, мастер Мердок, но батюшка придает государственным заботам слишком много внимания. Наша страна не рассыплется на куски, если один из лордов станет чуть меньше думать о ее благе. Когда я стану герцогом... надеюсь,
– Вы очень молоды, Артур, - сказал мажордом очень серьезно, - и даже не представляете, что тот долг, который мы на себе носим, зачастую не нами самими на себя взвален.
Юноша посмотрел на него в упор.
– Может быть, - сказал он.
– Но я постараюсь бегать от чужих долгов так долго, как только смогу.
Мердок лишь покачал головой и ничего не ответил ему. Видно было, впрочем, что он недоволен. Откуда-то высунулись пара грумов, вознамерившихся отвести Вихря на конюшню. Как будто не привыкли, что Артур всегда делал это в одиночку, не прибегая ни к чьим услугам.
– Я сам, - в который раз сказал им юноша, беря дарнейца за поводья. Тот на мгновение уткнулся носом ему в плечо.
На конюшне, как всегда, было тепло и сухо, по стенам бодро трещали факелы. Айтверн завел жеребца в стойло, снял с него сбрую. Лошади любили его, сколько он себя помнил. Первый раз юноша залез в седло, едва научившись ходить. Слуги смеялись, что он больше похож на кирлейского степняка, из тех, что всю жизнь проводят на коне, а вовсе не на иберленского дворянина. Может быть, все дело было в его родословной. В преданиях говорилось, что эльфы ладили с животными так хорошо, что ездили обычно на неоседланных конях. Те же самые предания уверяли, что в жилах герцогов Запада течет ручеек эльфийской крови. Это подтверждали и семейные хроники, выводившие их род от некоего эльфийского чародея, сочетавшегося браком со смертной женщиной. Сам же древний чародей, говорилось в тех хрониках, происходил от последних на свете драконов, что отказались от облика крылатых созданий, чтобы жить среди вошедшего тогда в силу эльфийского народа. Так, от драконов к эльфам и от эльфов к людям и прослеживалось происхождение их семьи. Именно потому фамильным гербом дома Айтвернов и поныне служил огнедыщащий дракон. Сам Артур не знал, правда это или нет. Такова была легенда, слышанная им в детстве, и не более того. Эльфов на земле уже тысячу лет никто не видел, а драконы перевелись еще раньше.
Юноша с удовлетворением проследил, как Вихрь пьет прохладную чистую воду, а затем принялся его чистить. Он никогда не чурался этой обязанности, несмотря на то, что во всем прочем бывал чистоплотен вплоть до болезненной брезгливости. Просто никогда не думал, что животные могут быть в действительности грязными. И что такой грязи нужно бояться. Единственная грязь, которой стоит опасаться, это пятна на чести, но никак не пятна на одежде. Впрочем Артуру, по его собственному глубокому убеждению, никак и ни при каких обстоятельствах не грозило запятнать свою честь. Потомок многих поколений верно служивших королю и отечеству рыцарей, сам уже два года как удостоенный титула "сэр" и полагающихся по такому случаю серебряных шпор, Артур Айтверн твердо знал, что ни при каких обстоятельствах не уронит своего доброго имени. Собственное будущее виделось ему в исключительно радужных тонах. Отец еще далек от старости, более того, пребывает в самом расцвете сил, а значит, минует немало лет, прежде чем Артуру придется занять его место, унаследовав герцогский титул и все прилагающиеся к нему замки, леса, поля, деревни, реки, крестьян, солдат и вассалов. А до тех пор можно смело радоваться жизни. Пока что молодой Айтверн, пройдя службу у одного из могущественнейших иберленских вельмож, отточившую его воинское искусство, предавался размеренной столичной жизни, но знал, что долго она не продлится - просто потому, что нельзя же все время сидеть на одном месте, даже если место это - лучший город в мире. Скоро обязательно грянет война, на границах давно уже неспокойно. Он думал еще какое-то время посидеть дома, может быть полгода или год, чтоб этой войны дождаться. Соседи уже давно ходили набегами на окраинные земли, и скоро, видимо, дойдет до больших сражений. Там-то он, несомненно, и сможет проявить себя в деле. Артур часто с удовольствием думал о такой перспективе, но пока до большой войны дело не доходило, а сидеть в какой-нибудь крепости в ожидании стычки, которая невесть когда еще случится, ему не хотелось. Он на эти стычки насмотрелся, еще когда ходил в оруженосцах у герцога Тарвела. Будет подходящий повод - тогда и проверим свой меч в деле.
Закончив с делами и напоследок вновь расчесав дарнейцу гриву, Айтверн поднялся в дом. Там уже вовсю кипела дневная суматоха, туда и сюда сновали направлявшиеся по делам слуги, и лавирование в их потоке требовало определенной сноровки. Все равно, что пытаться на придворном балу никакой леди на юбки не наступить. Прошмыгнув в свои покои, Артур наскоро обмылся в большой деревянной
Айтверн заглянул в свою опочивальню. Постель, на которой он в последний раз лежал две ночи назад, все еще была скомкана и смята, одеяло валялось на полу. Ничего удивительного, он упорно запрещал слугам прибираться у себя в комнатах, хотя те и порывались. Рыцарь вполне может содержать свое ложе в чистоте и сам, на худой конец он может доверить это оруженосцу, но сваливать такие дела на слуг - признак слабости и изнеженности. В поход горничных с собой не возьмешь.
Артур прикинул, не застелить ли ему кровать, но счел, что на подвиги такого рода сегодня он не готов. Вместо этого юноша поднял с подушки старинный роман в тяжелой обложке, до сих пор им не дочитанный, рассеянно перелистнул пару-тройку страниц, почти не задерживаясь на строчках взглядом, и положив книгу на место, рванул обратно в коридор. На выходе он едва не столкнулся с пожилой служанкой, спешащей куда-то с подносом посуды в руках, поспешно извинился перед ней и припустил дальше.
Он спешил, чтоб навестить Айну, свою шестнадцатилетнюю сестру.
Когда Айтверн оказался в восточном крыле, его бег чуть замедлился, а на подходе к учебной комнате и вовсе перешел на шаг. Массивная дубовая дверь была распахнута, из комнаты доносились голоса. Артур с ногами забрался на широкий, озаряемый солнцем подоконник и принялся слушать.
– ... едва не привело королевство к гибели. Если бы не магия его величества Бердарета Первого, и не единодушие высоких лордов, сплотившихся вокруг его знамени, стране наступил бы конец. Марледай превратила бы наше государство в жалкую, разграбленную провинцию, задушенную податями и поставляющую солдатню на убой в ряды имперских легионов. Только не имевшее примеров в истории взаимодействие знати и древнего волшебства спасло наших предков от порабощения. В битве на Борветонских полях его величество обрушил на врагов свою Силу, и те были сметены и растоптаны, - голос был старческий, хорошо поставленный, выдавал опытного лектора, привыкшего владеть вниманием слушателей. Мэтра Гренхерна выписал из Тимлейнской Академии высоких наук герцог Айтверн, чтобы тот прочел для его дочери курс лекций по словесным наукам, включавшим в себя и историю. Сам Артур знал историю не слишком глубоко. То есть он помнил, порой даже наизусть, множество старинных баллад, в поэтической форме повествующих о славных деяниях былых дней. И прочел уйму героических жест, посвященных поединкам на мечах, спасению принцесс из заколдованных замков и тому подобным вещам. Но разбираясь во всем этом, он совершенно терялся, когда дело касалось более серьезных исторических хроник, толкования древних законов или дат рождения и смерти былых королей. Да и потом, в легендах хотя бы было понятно, где добро и зло - а хроники казались то не совсем искренними, то откровенно пристрастными и путаными. Он не всегда понимал, можно ли им верить. С балладами все было как-то проще. Если их сочинители и врали в чем-то, то ради того, чтоб приукрасить действительность, а не выслуживаясь перед очередным государем.
– Значит, - второй голос, мелодичный и мягкий, принадлежал девушке юных лет, - первый Ретвальд был последним волшебником на земле?
– Сестренка, она всегда любила слушать сказки про магию, еще когда старая Анна, кормилица, заменившая им мать, рассказывала эти сказки у огня в зимние вечера. Губы Артура сами собой сложились в любящую улыбку.
– Хроники говорят, что да, - подтвердил мэтр.
– Во всяком случае, с тех пор не было слышно ни о каких чудесах или деяниях, достойных именоваться волшебством. Даже сын и преемник монарха, Артебальд Ретвальд, никогда не выказывал признаков владения сверхъестественными силами. Одни говорят, что сын Бердарета не обладал магическим даром, другие - что Король-Чародей попросту не захотел обучить наследника своему искусству, третьи полагают, что Артебальд владел Силой, но скрывал это всю жизнь, не имея поводов и необходимости ее применять. Правды не знает никто, и уже никогда не узнает.
– Как жаль, - проронила Айна Айтверн.
– Жаль?
– эхом откликнулся мэтр Гренхерн.
– Юная леди сожалеет об исчезновении из нашего мира магии? Это можно объяснить тягой к небывалому, испытываемой молодостью. Но сам я всегда полагал, что вреда от волшебства было бы куда больше, чем пользы. Это очень опасная вещь - оружие, способное ставить города и народы на грань уничтожения. Вдвойне оно опасно, будучи отданным в руки не достойным и не мудрым, не сильным и не смелым, а совершенно случайным людям, не отличающимся от окружающей их толпы ничем, кроме врожденного дара, позволяющего творить заклятия. В былые годы нашу страну едва не уничтожила Война Силы. Ни высокие лорды, ни даже короли не имели тогда никакой власти - вся наша земля была в руках чародеев, которые распоряжались ею по своему усмотрению. Когда умер последний из них, люди вздохнули с облегчением. Магия делает людей неравными, и хорошо, что Господь избавил нас от нее.