Рыцарь короля
Шрифт:
– Мы узнали достаточно, - процедил король.
– Клянусь моей душой, его труп сгорит на одном костре с нею.
Глава 55
Луиза Савойская в сопровождении маркиза де Воля покинула Лион сразу же после получения известия о безрассудном поступке короля - его неожиданном отъезде. Она мчалась во весь опор до самой ночи и, снова пустившись в путь на рассвете, прибыла в Шаван-ла-Тур утром следующего дня. Страх подгонял её.
Известие, что изменить дату выезда предложил королю де Норвиль, подтверждало подозрения насчет него и указывало на неминуемую опасность. Со своей обычной предусмотрительностью регентша позаботилась, чтобы ла Палис
Тем сильнее было её торжество, когда всадник, высланный вперед на разведку, вернулся с известием о событиях прошлой ночи - смерти де Норвиля и о том, что король жив, здоров и вне опасности.
Все произошло в полном соответствии с её желанием, и, сходя с лошади на парадном дворе Шаван-ла-Тура, она имела полное основание бурно радоваться.
Однако ни она, ни маркиз не были настолько бестактны, чтобы подчеркивать свою помощь королю. Франциск выглядел смиренным и виноватым и нуждался не в упреках, а в утешении.
– Честное слово, мне так стыдно, - сказал он им, - в такой ситуации, как эта, я предпочел бы находиться в окружении своих врагов, а не друзей. И я самым униженным образом прошу ваши светлости проявить милосердие и не сыпать мне соль на раны. Они и без того достаточно саднят...
Это был прозрачный намек на то, чтобы его мать и старый министр обошли молчанием многие подробности и возложили всю вину на де Норвиля. Его величество оказался не единственным, кого ввел в заблуждение этот непревзойденный лицемер и негодяй. Даже проницательный канцлер Дюпра был совершенно одурачен, как и большинство придворных.
– Да, - заявила регентша, - воистину можно утверждать, что проклятый де Норвиль заключил союз с самим сатаной. Стало быть, нет ничего удивительного в том, что король, несмотря на всю свою врожденную проницательность и интуицию, стал жертвой дьявольских козней, от которых не были защищены и величайшие святые.
Однако точнее всего сущность де Норвиля сумел выразить в немногих словах Дени де Сюрси:
– Он был, ваше величество - говорю это с грустью, - самым совершенным образцом человека нашей новой, современной эпохи, какого я имел несчастье знать. Он был воплощением ума - не имея ни сердца, ни малейшей крупицы веры... Красоту он любил, но не находил в ней ничего божественного. А это однобокое, ничем не одушевленное почитание разума и искусства - убеждение, которое превращает человека в дьявола. Возблагодарим же небо за нашу глупость - если это глупость, - которая побуждает нас к страху Божьему и к почитанию прошлого. Ибо таким образом мы склоняемся к тому, чтобы меньше думать о себе... и о нашей банальной бренности...
Франциск согласился:
– Верно говорите, господин маркиз, верно говорите. Я буду держать вашу мысль в памяти... Однако как же сохранить в тайне это мерзопакостное дело? Нельзя допустить до всеобщего сведения, что короля надули, как дурачка, это не пойдет на пользу общественным интересам. Мы не должны оказываться в смешном положении.
– Я распорядилась насчет этого, - вмешалась регентша.
– Вы приехали сюда инкогнито, и в письменных документах об этом визите не будет упомянуто. Ваши дворяне, которых прошлой ночью захватили врасплох и обезоружили, имеют все основания держать язык за зубами. Маршал ручается за своих кавалеристов. Мерзавцы низкого звания, принявшие участие в покушении, будут повешены незамедлительно.
– Благодарю вас, мадам, - одобрил король.
– Вы подумали обо всем. Я поклялся, что тело де Норвиля привяжут к ней и бросят в тот же костер. И отвезут их туда вместе, в одной телеге. Они были так похожи, по его словам. "Передайте ей мою любовь", - так он сказал, испуская последний вздох... Честное слово, их нельзя разлучать.
Луиза улыбнулась своей скупой улыбкой:
– Очень уместное суждение. Пусть в глазах общества она будет связана с ним, а не с вашим величеством. Она может потребовать суда, однако, как чужеземная шпионка, она стоит вне закона. Она уже знает свой приговор?
– Он будет вынесен сейчас же.
И король отправил слугу сообщить страже, чтобы привели английскую женщину, известную под именем Анна Руссель.
– Только не размякните, - предупредила регентша, искоса взглянув на него.
Король вспыхнул:
– Мадам, быть зачарованным - не преступление, как ваше высочество только что подчеркнули. Однако, поверьте мне, чары начисто разрушены минувшей ночью... А чародейка должна сгореть.
Тем временем королевское решение относительно Анны Руссель довели до всеобщего сведения, как и обвинения против нее, высказанные умирающим де Норвилем.
Об этом поведал Блезу тот самый стражник, что стоял у дверей де Норвиля и был свидетелем его смерти.
"Его величество, - рассказал стражник, - страшно разъярился на мадемуазель де Руссель не только из-за того, что случилось, но и по причине письма, которое представил де Норвиль в подтверждение своих слов. Хуже всего было обвинение в том, что миледи отравила бы короля, если бы де Норвиль позволил ей. И в довершение всего она ещё и смеялась над королем и называла его дураком".
Добрый солдат, рассказывая это, всего лишь подлизывался к Блезу, как герою дня и новому фавориту. Ему случилось быть среди кавалеристов маршала, которые присутствовали в охотничьем домике де Шамана, и он знал о проделке Анны, чуть не стоившей Блезу жизни. Рассказ солдата мог быть для него только приятным - ведь Блез наверняка жаждал возмездия.
Так что бравый кавалерист никак не мог взять в толк, почему мсье де Лальер слушает его с таким мрачным видом.
Что касается "исповеди" де Норвиля, то Блез сразу же понял, что это был последний укус подыхающей гадюки. Разговор, который он подслушал в комнате Анны, вполне это подтверждал. Однако о письме он ничего не слышал. Он не знал, было ли ей известно о нем, и, несмотря на поздний час, послал пажа выяснить, не может ли он переговорить с ней.
– Очень сожалею, мсье, - сказал юноша, вернувшись.
– Миледи теперь заключена под стражу, и никто не может разговаривать с ней без приказа короля.
После этого Блез всю ночь не смыкал глаз, хотя и был совершенно измотан. Человек, которому все в Шаван-ла-Туре бесконечно завидовали, мог считать свой успех лишь самой горькой иронией судьбы. Из-за этого успеха Анна Руссель, женщина, которую он любил больше жизни, оказалась обречена если ему каким-то образом не удастся её спасти.
Он прекрасно понимал, насколько трудна эта задача. Король уже не испытывал никакого влечения к Анне. Страстная влюбленность превратилась в черную ненависть.