Рыцарь надежды

Додд Кристина

Постепенно раненый расслабился.

— Продолжай. Заканчивай, — едва слышно сказал он.

Находясь вне поля зрения воина, Уортон снова потянулся за кинжалом, видя именно в нем единственное средство спасения.

— Поосторожней, — предупредил он, отнюдь не добавив ей столь необходимой решимости.

Дрожащими руками Эдлин закончила зашивать рану и внимательно осмотрела ее. Кажется, это все, на что она способна. Она не знала, как поступить с теми местами, где кожи на мышцах не осталось вообще. Ей не нравилось то, какими грубыми получились швы, которые она наложила. Она

боялась нагноения, воспаления — она боялась всего. Ей нужен был хоть кто-нибудь более опытный, будь то истберийские монахини или даже один из монахов, работающих в больнице, так ловко управляющихся своими толстыми пальцами с любыми ранами. Потом ей вдруг пришло в голову, что господин мог оказаться намного рассудительнее своего слуги, и она заговорила, обращаясь к рыцарю:

— В этом деле у меня совсем нет навыка, но ваш слуга настаивает на том, чтобы я делала все сама. Если бы вы позволили мне обратиться за помощью в больницу…

— Нет!

Эдлин отпрянула, почувствовав непреодолимую силу в этом односложном отказе. И не потому, что слово прозвучало как-то особенно громко, вовсе нет. Сказанное тихо, оно свидетельствовало о том, что говорящий привык повелевать и требовал от окружающих беспрекословного повиновения.

Ей тоже придется подчиняться ему до тех пор, пока его прихвостень не соблаговолит отпустить ее.

— Как угодно, — равнодушно сказала она, справедливо полагая, что протестовать бесполезно. Эдлин медленно поднялась с колен, с трудом выпрямляя затекшие ноги.

— Уортон принес вас сюда, — сообщила она, — вам немного осталось потерпеть, я закончу первую стадию лечения, и вы сможете отдохнуть. Это совершенно необходимо.

Уортон мгновенно вскочил.

— Куда ты собралась? — Отношение его к ней было неизменно.

— Приготовить припарку, — напомнила она. — Почему бы тебе не снять со своего господина шлем? Ему будет намного удобнее.

— Не будет! — резко ответил Уортон.

— Ему трудно дышать, — возразила она.

От ярости Уортон покраснел.

— Стоит тебе увидеть его лицо, и ты тут же узнаешь его. Кто помешает тебе выдать хозяина?!

Рыцарь небрежно бросил ему:

— Повинуйся.

Уортон упал на колени и бережно начал освобождать господина от шлема. Эдлин умышленно повернулась к ним спиной и занялась приготовлением нужного снадобья. В конце концов, ей не хотелось в очередной раз приводить Уортона в неистовство. Он и так был готов в любую минуту взорваться.

Позади нее раздался голос раненого рыцаря:

— Воды.

Вырвавшись на свободу из-под шлема, он. загрохотал, словно громадная океанская волна, разбившаяся о скалы. Эдлин подумала, что голос соответствует поистине выдающимся размерам этого мужчины.

— Слушаюсь, хозяин.

Уортон со всех ног бросился к кувшину, но Эдлин властно остановила его.

— Дашь ему вот это. — Она достала с полки бутылочку, откупорила ее, затем вылила содержимое в чашку, наполнив ее до краев, и протянула Уортону.

Он осторожно понюхал чашку с нескрываемым подозрением и недовольно сморщил нос.

Предвосхищая его очередной полный недоверия вопрос, она сказала:

— Это тонизирующий напиток. Он

поддержит его иссякающие силы.

Состроив гримасу, Уортон понес чашку хозяину.

Пробуя запястьем руки, достаточно ли остыл настой из трав, Эдлин, полуобернувшись, взглянула на фигуру, лежащую на полу. Даже теперь его все равно невозможно было узнать. Под пустотелым металлическим шлемом его голову и шею плотно облегал кожаный подшлемник, оставляя открытым только овал лица с неясными чертами. Она наблюдала за тем, как Уортон подсунул руку под голову рыцаря и приподнял ее, стараясь не причинить раненому ни малейших неудобств. Воин выпил немного настоя, и Уортон без слов понял, что хозяин больше не желает.

Эдлин догадалась — они провели вместе немало времени, пережили столько событий, что стали как бы единым целым. Уортон полностью предан своему хозяину и с радостью отдаст за него жизнь.

Мягко опустив голову своего господина на пол, Уортон бросил в ее сторону такой свирепый взгляд, что Эдлин поспешила вернуться к работе. Разбирая свою корзину, в которой держала чистые тряпки, она отобрала кусок полотна, подходящий для мягких прокладок, и подошла к бессильно распростертому на полу телу воина. Она даже не поднимала головы в надежде на то, что Уортон увидит в ее позе одно только покорное смирение. Эдлин опустилась на колени около раненого. Она размазала пальцами зеленую массу по мягкой прокладке и приложила ее к ране. Только после этого она отважилась заглянуть в глаза тому, за чью жизнь так долго боролась.

В застывшей на его лице маске из пота, грязи и крови отразились все ужасы сражения. Эдлин изумленно воскликнула, обращаясь к Уортону:

— Чего ты так боялся?! Только посмотри на него! Его бы и родная мать не узнала.

Уортон довольно осклабился, весьма обрадованный этим сообщением.

— Вымой мне лицо, — приказал раненый. — Оно зудит.

Улыбка мгновенно исчезла с лица Уортона, но, не задавая лишних вопросов, он немедленно потянулся за влажной тряпкой.

Эдлин схватила его за руку.

— Сначала надо совсем снять с него доспехи и в первую очередь этот ужасный акетон. — Она нырнула под стол и достала тюфяк, набитый соломой. — Если нам удастся раздеть его, то мы сумеем переложить его на этот тюфяк и оттащим в угол к печке, чтобы он не успел переохладиться.

Уортон уставился на нее. Чувствовалось, как тяжело он ворочал мозгами, выискивая возможный подвох. Ее слова совершенно не убедили его, и, уж конечно, он ничего не собирался предпринимать.

— Да и спрятать его здесь легче, — в отчаянии добавила она.

Уортон бросил туповатый взгляд на угол возле печки.

— Там же стол, — недоуменно произнес он.

— Мы передвинем его.

Уортон по-прежнему сомневался. Она нетерпеливо добавила:

— Но нам больше негде его спрятать.

— Тогда не впускай сюда никого, — предложил Уортон очень простой по его мнению выход.

— Я не могу этого сделать. Я готовлю травы и снадобья для больницы.

Уортон исподлобья смотрел на нее, продолжая упорствовать.

— Люди же умрут, если я их не приготовлю! — Эдлин исчерпала, кажется, все возможные доводы.