Рыцарь Шестопер
Шрифт:
— Ты сегодня великолепно выглядишь, словно собралась на бал трех императоров! — сделал Зареславе комплимент рыцарь, когда они остались наедине. — Причем сама можешь блистать там, как императрица…
Ушла ведьма часа через два. Она так и не позволила к себе прикоснуться ни разу, сама тоже не сделала ни одной попытки. И уже возле самой двери призналась в главной причине своего целомудренного поведения:
— Я просто боюсь… страшно боюсь, что после твоего касания не удержусь. Наброшусь на тебя… А потом и сама умру, с разорвавшимся на кусочки сердцем. И если бы
Он все-таки сделал попытку взять девушку за руку, но она резко отстранилась и потребовала:
— Не смей! А письмо для меня отдай уже сейчас!
— Нет, — сумел отказать рыцарь. — Сказал, что в столице отдам, значит, в столице.
На том и распрощались до утра. Провожать ее до кареты гостья категорически запретила, поэтому Шестопер, закрыв за ней дверь, стоял, прислушиваясь, пока грохот колес и копыт не оповестили об отъезде русской красавицы.
Настроение у Райкалина испортилось окончательно, и он отправился грустить в свою спальню. Казалось, что не уснет ни при каких обстоятельствах, будет всю ночь ворочаться, но едва лег на правый бок, так и заснул уже через минуту.
Проснулся, когда рассвело, и сразу не смог сообразить — почему его никто не будит? Потом догадался: дома спит! Звука рожка, дающего побудку в цитадели, здесь не слышно. Да и оруженосцы наверняка по этой причине проспали.
Вспомнив о помощниках, задумался об одежде: «Много ли карманов успели пришить? А ведь им еще над вторыми комплектами работать, теми, что девицы сшили… И куда это Боджи подевался? Даже не знаю толком, как его позвать-то… Выкрикивать его имя, свистеть или хлопать в ладоши?»
Еще он понял, что раз за ним не прислали из цитадели, то немедленного выезда миссии в столицу не предвидится. Час, а то и два свободного времени есть.
Он встал, не спеша оделся и отправился на поиски своих, так сказать, домочадцев.
Заглянул в спальню оруженосцев, раздумывая только над одним: громко рявкнуть «Подъем!» или тихо?
И ошеломленно замер на пороге. Та еще картинка глазам открылась! Обнаженная Олли раскинулась в объятиях Петри и Ольгерда, которые, тоже ничем не прикрытые, посапывали, уткнувшись лицами в ее пышные груди. Возлежала троица на сброшенных на пол одеялах, подушки валялись где попало, в живописном беспорядке. Сразу становилось понятно, что ночь здесь прошла очень бурно и завершилась скорей всего совсем недавно.
Вспомнив вчерашние утверждения кухарки, что она «не такая» и «руки любому охальнику» поломает, рыцарь даже присмотрелся, чтобы убедиться: многочисленные переломы у охальников отсутствуют. Ну и в сознании ни малейшего всплеска сексуальной активности не проявилось, либидо словно умерло. Что в общем Райкалина скорей порадовало, чем озадачило. Значит, он правильно расценивает шалости юных сорванцов и себя на их месте
А вот отругать и навести порядок в арендованном доме следовало со всей строгостью. Правила приличия надо соблюдать. Хотя бы закрылись изнутри, извращенцы!
Начал с самой старшей по возрасту:
— Олли! Что здесь творится?! — Пока та пыталась открыть глаза и машинально прикрыться краем одеяла, повысил голос: — Когда я вчера распорядился накормить парней, я не имел в виду «собственной грудью»! И как ты объяснишь свое поведение?!
Женщина на удивление быстро соображала спросонья:
— Так я в свободное время могу делать все, что мне нравится, господин рыцарь. Это мне при найме твердо обещали. А вот во время работы — никому не позволю ко мне приставать!
— Неужели?! — поразился Грин такому наглому и циничному ответу. — Тогда почему вместо приготовления завтрака ты до сих пор находишься в таком виде? И сама не работаешь, и моих оруженосцев от важных дел отрываешь своими… своими…
Вульгарные слова удалось удержать в себе. Да и смех стал его разбирать, когда все трое принялись торопливо разыскивать по всей спальне детали разбросанной одежды, сталкиваясь то лбами, то голыми задницами. Пришлось спешно уйти, грозно выдавив из себя лишь несколько слов:
— Чтобы завтрак был на столе через двадцать минут!
Василий перенес в мастерскую вещи, пошитые девицами Зареславы, но главное внимание уделил одежде, пошитой портными. Основную работу Ольгерд и Петри успели сделать, да и стежки у них получились на диво крепкими, хоть и непритязательными на вид. Главное, что карманы держались прочно и ими можно было без опасений пользоваться.
А там и оба швейника появились с виноватыми лицами и с порога начали упрашивать товарища-господина:
— Грин, только не спеши Олли выгонять…
— Она ни в чем не виновата, это все мы…
— Да и как-то оно само получилось…
— Ты сам понимаешь…
Управляясь с ножницами и выкраивая карманы для второго комплекта, Шестопер не удержался от смешка:
— Еще как понимаю! Поэтому ничего против не имею. Главное, чтобы на чистоте это не отражалось и на качестве подаваемых блюд. Ибо при малейшем недовольстве стряпней вылетит Олли из этого дома, как камень из пращи! После чего я на место кухарки живо найду старую хромую каргу, которая вас будет пугать одним только внешним видом.
Ольгерд и Петри кивали так, что головы могли отвалиться.
— Вот и отлично! А теперь смотрите, какие карманы мы пришьем на эти камзолы…
Омлет с луком на завтрак и нечто разогретое, оставшееся от ужина, показались рыцарю выше всяких похвал, так что упреков от него больше не последовало. Себя вспомнил в семнадцать лет, свои неуемные круглосуточные желания «спустить пар» и даже посочувствовал помощникам: «Наверняка похудеют, с одной стороны… А с другой — кухарка же их и будет дополнительно подкармливать. Не забыть бы предупредить: на питание средств не жалеть. Ага, и пусть за конюхом присматривают, оценивают его работу уже сами. В этом они лучше меня разбираются».