Рыцарь света

Вилар Симона

— Танцы? — хмыкнул Юстас. — Милдрэд, ты же знаешь, что я не люблю их. Но когда-то с тобой…

— Мне надоело, что ты все время напоминаешь о нашей первой встрече. Или не расслышал, что я сказала? Я хочу изысканных песен.

Юстас подчинился, крикнул в зал, что желает, чтобы его даму потешили пением. Во всеобщем шуме его даже не сразу услышали, Юстас стал стучать кубком по столу, но тут и впрямь перед столом появился трубадур.

Милдрэд так и не поняла, что взволновало ее в его облике, но почему-то не могла отвести от него глаз. То, как он подходил, как двигался, как устраивал на плече ремень лютни… Она почувствовала смятение, сама не зная отчего. Она не видела его лица, скрытого под капюшоном, трубадур не поднимал головы, но когда

зазвучала музыка… О Небо! Она узнала эту мелодию! И узнала голос, который запел:

Дурак полюбил королеву, Влюбился без памяти шут. И душу — стыдливую деву — Послал к королеве на суд. Вся в синем, струящемся, длинном, Пошла к королеве она, Приникла к тяжелым гардинам, Вздыхала всю ночь у окна.

Звучала прекрасная мелодия, струны звенели и переливались, и даже шум в зале как будто стал стихать.

Артур все еще не решался поднять на Милдрэд глаза. Он понимал, что открываться после всего, что он узнал о ней, весьма опасно. Ведь у него было совсем иное дело, ему следовало захватить Юстаса, а не выступать перед Милдрэд. Но он не сдержался. Ему во что бы то ни стало хотелось понять, какова она теперь, стоила ли того, чтобы он позабыл все, что о ней говорили и что разъединяло их.

Когда Милдрэд только появилась в зале, они с Рисом развлекали солдат Юстаса, а Метью в черной бенедиктинской сутане проник в аббатство и искал, с кем бы из монастырской братии потолковать. Причем Метью строго-настрого велел им не привлекать к себе внимания, тем более что в зале был и Геривей Бритто, который мог их узнать. Но сейчас, когда Геривей вгрызался в олений окорок и его больше ничего не волновало, когда Юстас льнул к саксонке, а она… Она была так спокойна.

Артур пел:

Спала королева в алькове, А чуть потревожили сон — Нахмурила строгие брови И выгнала нежную вон. И сердце свое упросил он Отправиться к ней поскорей; Все в красном, кричащем, красивом, Запело оно у дверей. Запело и в спальню влетело, И песня прекрасна была; Она ж, чуть его разглядела, Смахнула посла со стола.

Артур не смотрел на нее, хотя понимал, что она должна узнать, кто перед ней. И как она поступит? Для Артура это было неимоверно важно, важнее всего в мире… даже важнее свободы и жизни, которой он мог лишиться, если его Милдрэд… уже не его. Поначалу она такой и казалась — невозмутимо восседающая среди окружающего ее бесчинства, великолепная и горделивая, словно выходки этих разбойников были ей привычны и совсем не трогали. И Артур даже не думал открываться ей, пока не обратил внимание на то, что, несмотря на заигрывания Юстаса, они оба выглядели несчастными. Милдрэд, хотя и слушала принца, когда он что-то говорил ей, время от времени вырывала у него руку и, казалось, с трудом терпела его. И это давало Артуру надежду. Нет, его далекий свет, его любимая не такая, как эта нарядная леди в венце, спокойно и равнодушно взирающая на окружающих.

Но, чтобы убедиться в этом, ему надо было предстать перед ней.

«Остался колпак с бубенцами, Отдам его ей — и умру!» Задумал — и сделал: но даме Пришлась мишура ко двору. Дурацкий колпак примеряет, К

устам прижимает, к груди, Сама от любви умирает, Сама умоляет: «Приди!»

Он все же осмелился поднять голову, взглянул на нее из-под капюшона.

Милдрэд узнала его еще раньше. Артур! Это был ее Артур! Но уже… не ее. Она вспомнила, что он женился на другой и уехал в Уэльс. Что же он делает тут? Почему так смотрит на нее? Как он посмел!

Были еще какие-то смутные мысли: почему Артур опять стал трубадуром? Почему приехал сюда? Она даже отметила, как он изменился, возмужал, отметила, что его подбородок покрывает щетина, но глаза… все те же, нежные, полные любви. Которой, впрочем, и не было. Одно сплошное притворство.

Милдрэд заставила себя опомниться. Во рту у нее пересохло, и она сделала глоток вина. Заметила, как дрожит ее рука. А сердце стучит так, что, казалось, его грохот могут услышать и иные. О, ей следовало держаться. Ибо если Юстас что-то заподозрит… О нет! Что бы там ни было, она не желала, чтобы на Артура пало подозрение. Независимо от того, зачем он тут.

И все же Милдрэд не выдержала. Опасаясь, что не совладает с собой, она собрала волю в кулак и поднялась. Юстас что-то сказал, но она не расслышала. В ушах ее гудело, когда она спешно шла вдоль ряда столов. Почти бежала и все же слышала голос Артура:

Окошко и дверь распахнула, Посланцев любви призвала, Одно в ярко-красном шагнуло, Другая вся в синем вошла. Сверчками они стрекотали У губ королевы, у ног: И волосы — цвета печали. И очи — увядший венок [92] .

92

Уильям Батлер Йетс.

Артур закончил петь, сыграл последний аккорд и поклонился.

Юстас крикнул сверху:

— Убирайся! Твое исполнение не понравилось моей леди, если она ушла.

Артур стал отступать, пряча лицо под капюшоном. Уйти сейчас было самым лучшим, ибо он был на пределе сил. А еще надеялся, что сможет догнать Милдрэд. Ведь теперь она знала, что он тут. И если для нее их прошлое что-то значило… Он отчаянно надеялся, что этот рябой принц не заглушил в ней их большой и светлой любви.

Но Милдрэд нигде не было. Молодой человек вышел во двор, освещенный ярким лунным сиянием. Ему хотелось выкрикнуть ее имя, хотелось кинуться на ее зов. Но только какие-то подвыпившие солдаты бродили по двору, и кого-то мучительно выворачивало в фонтан.

Артур предпочел не привлекать к себе внимания и вернулся под тень дворцовой галереи, где на него почти сразу налетел разъяренный Рис.

— Ты с ума сошел, парень! Забыл, что говорил нам Метью? Ни под каким видом не выказывать себя. Ох, не зря он сомневался, зная, что тут эта саксонка. Вот и теперь…

Он умолк, когда мимо них прошел Хорса, стал подниматься наверх. Рис подхватил на руки Гро и потащил Артура прочь. Вскоре они увидели спешащего им навстречу Метью.

Рис кинулся к нему, хотел пожаловаться, но Метью удержал его жестом.

— Быстро идите за мной, — сказал он, увлекая приятелей куда-то вглубь строений аббатства. — Я не смог пробиться к настоятелю, он хворает, зато сумел выйти на приора Огдинга. Мы с ним потолковали, я открылся, кто нас послал и зачем, и он готов нам помочь. К тому же он такое мне поведал!.. Оказывается, этот рябой принц хочет забрать из аббатства мощи святого Эдмунда! Силы небесные! Слыхано ли такое! Поэтому приор готов на все, только бы помешать свершиться этому злодеянию. Сейчас он ждет нас в боковом приделе храма, где мы сможем все обсудить.