Рыцарь в алмазных доспехах
Шрифт:
Возможно, если бы нам кто-то что-то показал, надоумил, этого бедлама бы не было. Мы начинали с нуля, абсолютного, который по Кельвину, и понятия не имели, как надо браться за подобную работу правильно. Парни кое-что могли, обучались в этой школе несколько лет в конце концов, но были заточены под свою музыку, свое направление, и за его пределами банально растерялись. Плюс, как уже сказал, человека, знающего как должно быть 'единственно правильно' у нас было аж три, и при этом все трое в большей степени знали 'как не надо', чем 'как надо'.
– Просто он знает о вашей связи с нацами, потому держит у себя под боком, под наблюдением, - высказался я, когда обсуждали эту тему.
Парни замахали руками, грозно зашипели, и я понял, что произносить эту мысль вслух - табу. Действительно, зачем старику эта группа? Только для того, чтоб держать около, по принципу, держи друзей поближе, а врагов...
С другой стороны, парни они неплохие, и находясь под крылом старика, вряд ли окончательно перейдут на дорожку, на которой станут врагами и латинос, и всего государства. Тем более, что ему это ничего не стоит.
В общем, подходила к концу наша третья по счету репетиция с того памятного вечера, когда было принято решение о переформатировании группы. Мы находились в шаге от того, чтобы окончательно переругаться и послать друг друга за орбиту Эриды, и решили сделать очередную паузу. Сходить по нуждам, развеяться, перекурить. Авось полегчает, пока окончательно не перессорились.
Выкурив в туалете ароматную и такую нужную сигарету (инструкторы по физдисциплинам меня убьют, а Мишель выкопает, надругается и убьет еще раз), я задумался, а не решиться ли мне, да не свалить по-тихому? Хотя бы из группы? Насчет остального обучения в школе искусств - дон Бернардо меня не отпустит, как и королева, но хотя бы не буду полоскать парням мозги? Спущусь сейчас, выйду из здания... Сяду на метро...
И ведь ничем помочь им не могу, даже права голоса не имею! В музыке не понимаю, играть не умею. Лады, октавы, диезы-бемоли... Режимы гитары, тонкие настройки и подстройки, от рычания до звучания, будто играешь симфоническую классику...
Играю я только то, что покажут; могу воспроизвести даже очень сложный рисунок (слова парней, не мое бахвальство), но только если меня ему обучить. Ноты же воспринимаю как математические символы; я не слышу их, а вижу в виде формул. И в эти формулы их нужно предварительно подставить - до дифференциального исчисления еще не дорос. Так что на репетициях больше сижу и слушаю, офигевая от споров ребят, от того, как они что-то друг другу доказывают. Понимаю, что делают всё методом тыка, проб и ошибок, и это трудный путь - во всяком случае, пока не научатся, не наработают опыт. Но помочь...
Нет, совесть и чувство долга оказались сильнее - ноги на обратном пути
Парни были здесь, все, сидели на сцене и тихо переговаривались. Но именно переговаривались, и именно тихо, непривычно для последних репетиций. Я резко обернулся.
– Хуан, присядь, - произнес дон Бернардо, сидевший на последнем ряду в темноте. Свет был только над сценой, и то неяркий, в конце нашего зала очень даже темно.
Я про себя выругался - сеньора Лопес была бы недовольна невнимательностью. Глубоко вздохнул, пытаясь представить, чем обязан визиту, ругать меня будет, или хвалить (последнее делать как бы не за что). Подошел, сел.
– Слушаю?
Как-то грубо я. Невежливо. Но с другой стороны, дон Бернардо если и испытывает ко мне какие-то теплые чувства, тщательно их прячет, выставляя маску показного безразличия. Вон, даже Оливию взад-вперед гонял, когда надо было сообщение передать, не удосужился 'спуститься' на мой уровень. Так что и ответ закономерен - мне не за что демонстрировать щенячий восторг от общения с ним.
– Она тебя хоть поблагодарила?
– Вновь это холодное безразличие. В голосе только информативная составляющая. Что-то вроде: 'Хуан, в Сан-Пауло сегодня был дождь?' Варианты ответа: 'Да'. 'Нет'. Означающие лишь довод до сведения, каковы сегодня были погодные условия в этом крупнейшем полисе Южной Америки.
Я пожал плечами.
– А должна была?
Он про себя хмыкнул.
– Думаю, стоило бы.
– Это вы так думаете.
– И продолжил с жаром:
– Дон Бернардо, я пыль, червяк! Хорошо, что она меня выслушала, это уже достижение!
На сцене разыгрывался спектакль под названием: 'Мы ничего не видим, не слышим и нам не интересно'. Парни повысили тональность обсуждения, и по лицам было видно, изнывают от любопытства. Дон Бернардо не баловал их вниманием; то есть он зашел ко мне, и это выводило меня в их глазах на новый уровень. Вот только на какой - этот вопрос читался в каждом их слове и жесте.
– И вообще, дон Бернардо, я не нуждаюсь в 'спасибах'. Ни ее, ни ваших, - зло продолжил я.
– Мне вообще от вас ничего не нужно. Ни от кого из вас. Да, я влез в это дерьмо, и буду работать, как ждет от меня королева, но это не значит, что буду позволять во благо ее целей топтать себя. И на любую попытку себя унизить отвечу ассиметрично.
– Тише, тише, герой!
– в голосе собеседника зазвенела сталь, но я чувствовал, внутри он улыбнулся. Я ему нравился, как нравится эксцентричному человеку буйство вулкана, первозданная необузданная стихия.
– Хорошо, что тебя никто не слышит.
– Помолчал.
– Хуан, это не игрушки. Лея говорила, объясняла, что на кону?
Я пожал плечами.
– Я это и так понимаю.
– Тогда в чем дело?
– В том...
– Я почувствовал, что снова завожусь, и сделал все возможные усилия, чтобы удержаться. Сформулировал: