Рыцарь в сверкающих доспехах
Шрифт:
Николас приподнялся на локте и взглянул на нее.
– Ты спишь? – усмехнулся он.
– Николас, это было чудесно. Ни один человек…
Не дав ей докончить, он взял ее за руку, поднял с пола и стал целовать, нежно, крепко, жарко… прежде чем увести в ванную. Включил горячий душ, увлек ее за собой и, прижав к стене, снова стал целовать. Даглесс прильнула к нему всем телом.
– Я мечтал об этом, – признался он. – Этот фонтан был создан для любви.
Но Даглесс была слишком поглощена восхитительным зрелищем: его ладонью, накрывающей ее грудь, – чтобы ответить.
Открыв глаза, Даглесс прежде всего увидела его улыбку.
– Вероятно, некоторые вещи в этом современном мире не меняются, – заметил он. – Похоже, теперь я стал твоим учителем.
– Вот как? – хмыкнула она, принимаясь целовать его плечо и мускулистую грудь. Ладони судорожно мяли его спину. Подумать только, она предрекла, что он растолстеет, но на его теле не было и унции жира. Только мышцы. Упругие, бугрящиеся, выпуклые, твердые мышцы.
Горячая вода била по голове, и она опустилась на колени, сжав его ягодицы, Когда ее губы сомкнулись на его плоти, настал его черед охнуть. Он зарылся руками в ее мокрые волосы, и она услышала тихие стоны наслаждения.
Нетерпеливо дернув Даглесс за волосы, он поднял ее, рывком прислонил к стене и почти грубо вонзился в нее. Даглесс, теряя сознание от блаженства, прильнула к нему. Его губы завладели ее губами. Язык вторгся в ее рот так же властно, как его плоть – в ее тело.
Когда настал последний миг, Даглесс закричала, но Николас поймал ее крик губами.
Даглесс, все еще содрогаясь, безвольно прислонилась к нему, в полной уверенности, что, не держи ее Николас, она стекла бы в канализацию.
Он поцеловал ее в шею.
– Теперь я тебя вымою, – пообещал он и поставил было ее на ноги, но тут же подхватил, потому что Даглесс едва не упала.
В нем словно скрывался переключатель, потому что он, мгновенно забыв о страсти, поставил Даглесс под душ и принялся намыливать ее волосы. В тесной душевой кабинке она чувствовала себя совсем маленькой по сравнению с ним. Маленькой, хрупкой и… защищенной.
Он тщательно вымыл ей волосы и стал намыливать тело.
Даглесс прислонилась к стене. Руки Николаса скользили вверх и вниз, вверх и вниз, внутрь и наружу, по бокам и спине, груди и животу…
Боясь окончательно потерять рассудок, она тоже взяла мыло и начала ласкать его руками в мыльной пене. Никогда раньше она не видела столь прекрасного мужского тела. Господи, даже его ступни и то красивы!
Она выключила воду и намылила его. Ей так нравилось смотреть на него, целовать, касаться…
На его левом бедре было родимое пятно в форме восьмерки. Через правую голень тянулся длинный шрам.
– Упал с лошади, – пробормотал он с закрытыми глазами. Еще один длинный шрам был на левом предплечье. – Тренировался на шпагах, в тот день…
Николас не договорил, но Даглесс и без того знала конец фразы: «в тот день, когда умер Кит».
На плече белел странный овальный шрам. Николас, по-прежнему не открывая глаз,
– Подрался с Китом. Я победил.
Даглесс стала мыть ему голову.
– Рада, что ни одна женщина не оставила на тебе своей метки.
– Кроме тебя, Монтгомери, – прошептал он. – Кроме тебя.
Даглесс ужасно хотелось расспросить его о жене. Любил ли он Даглесс так, как свою красавицу жену?
Но она не посмела спросить: слишком боялась услышать ответ.
Николас повернул ее спиной к себе, снова включил воду и смыл с них обоих мыло, после чего вытащил ее из кабинки и стал осторожно расчесывать волосы. Даглесс хотела накинуть халат, но Николас не позволил.
– Я мечтал увидеть тебя такой, – выдохнул он, глядя на нее в зеркало. – Ты едва не свела меня с ума. Твой запах… – Он отложил щетку и скользнул ладонями по ее рукам. – Одежда, которую ты носишь…
Даглесс улыбнулась, прислонившись головой к его плечу. Он заметил. Заметил!
Николас расчесал ее волосы, вытер полотенцем и надел на нее белый махровый гостиничный халат.
– Иди сюда! – велел он, сняв с вешалки такой же халат, и повел ее вниз, через темный холл, на кухню.
– Николас, – всполошилась Даглесс, – нам сюда нельзя!
Но он поцелуями заставил ее замолчать.
– Я голоден, – пояснил он, словно это было веской причиной вторгнуться сюда.
Но пребывание на кухне, месте, запретном для постояльцев, только добавляло пряного возбуждения к восхитительной ночи. Она неотрывно смотрела на Николаса, открывавшего дверцу холодильника (и ощутила укол в сердце, потому что он узнал о холодильниках от кого-то другого. Не от нее). Теперь он по-настоящему принадлежал ей. Теперь она могла касаться его, когда захочет. Придержав его руку, она прижалась к нему всем телом и положила голову ему на плечо.
– Николас, – прошептала она. – Я так тебя люблю! Не покидай меня!
Повернувшись, он взглянул ей в глаза. Его лицо было искажено желанием.
– Где мороженое? – пробормотал он, отворачиваясь.
– В морозилке, – засмеялась она. – Открой эту дверцу.
Не отпуская ее, не сводя с нее глаз, он шагнул к морозилке. Внутри были сложены большие картонные ванночки с мороженым. Прильнув друг к другу, как сиамские близнецы, они обошли кухню и отыскали тарелки, ложки и стальной черпак, после чего он положил в две миски по огромной порции мороженого и сунул ванночку обратно в морозилку. Накапал ванильного мороженого ей на подбородок и принялся слизывать. Капли катились вниз, но его язык оказывался проворнее. Последняя исчезла, едва достигнув ее груди.
– Клубника, – объявил он, рассмешив Даглесс.
Они сидели лицом друг к другу, скрестив ноги, на восьмифутовом столе для разделки туш.
– Антисанитария, – пробормотала Даглесс, но не подумала спрыгнуть вниз. Несколько минут они ели молча, но потом Николас уронил кусочек мороженого на ступню Даглесс и слизнул его. Даглесс, в свою очередь, подалась вперед и «случайно» уронила мороженое на внутреннюю поверхность его бедра.
– Бьюсь об заклад, это ужасно холодно, – прошептала она ему в губы.