Рыцари Белой мечты. Трилогия
Шрифт:
Глава 9
Кому-то могла показаться странной компанию, которую составил английский посол Джордж Бьюкенен лидеру октябристов Гучкову. Ну что, казалось, могли обсуждать английский лорд, потомок лидеров "партии короля", ещё в январе чуть ли не слёзно умолявший Николая II принять какие-либо меры для борьбы с ожидаемой со дня на день революции, настоятельно предлагающий (или даже требующий) либеральных реформ — и думский деятель накануне открытия очередной сессии Государственной Думы. А обсуждали они много чего интересного.
В сторону отставлены были бокалы с "Вдовой Клико", вазочка с печеньем и сладостями. Ужинать желания не осталось — требовалось поговорить
— Боюсь, этот Керенский до сих пор не отказался от вздорной идеи поднять рабочих на демонстрацию? — начал вкрадчиво лорд, прищурив глаза.
— Нет, на наши уверения в преждевременности этого шага Александр Фёдорович кричит направо и налево о том, что либералы не желают принять руку помощи трудовых масс. Керенский стоит на своём, он совершенно не хочет ничего и никого слышать, кроме идей левых о начале революции, — вздохнул Александр Иванович. Ему в голову отчего-то пришло воспоминание об англо-бурской войне. Знал ли он тогда, что вот так запросто будет разговаривать с послом короля, чьи солдаты взяли его, уволенного с КВЖД за дуэль молодого офицера, вместе с несколькими сотнями буров? И не только разговаривать, но и практически сотрудничать. Или, скорее, подчиняться. Деньги всё-таки (Александр Иванович лукаво улыбнулся) на дороге не валяются.
— И никак нельзя на него воздействовать через Ваших общих друзей? — Бьюкенен не стал упоминать масонов в разговоре, Гучков этого не любил. Всё-таки Военная ложа была не самой миролюбивой и открытой среди прочих. ВО многом из-за этого Александр Иванович скрывал свои связи с лидером думских трудовиков Керенским.
Сам Бьюкенен также был знаком с Александром Фёдоровичем, их даже вполне могли посчитать друзьями, лорду импонировала фигура Керенского, привлекала его возможность завладеть вниманием толпы, привлечь на свою сторону массы — и одновременно отталкивало желание бывшего присяжного поверенного быть вперед всех, руководить, возвышаться. Что-то в нём было от Оливера Кромвеля, может быть, желание завуалировать свои политические амбиции заверениями в стремлении обеспечить интерес народа. Однако…однако даже иностранец понимал, что все эти обещания — вздор. Английский посол был прекрасно осведомлён о том, что Керенский в числе прочих социалистов поддержал состав "правительства доверия". Практически полностью "буржуазного". Такое могло произойти только в России. Во многом именно этому начинанию и был посвящён разговор Гучкова и английского лорда в тот вечер.
— Министр подтвердил, что Его Величество желает видеть Российскую империю конституционной монархией, поддерживающей знамя борьбы Согласия с Центральными державами до полной победы. Король и министры сомневаются, что этого можно добиться, если всё пойдёт тем же чередом. Все эти слухи о сепаратном мире, укрепляющийся с каждым днём отсталый режим, плетущийся в хвосте прогресса. Надеюсь, Вы понимаете, что намеченная операция должна произойти в конце сего месяца? Вам достаточно средств, предоставленных казначейством Его Величества?
— Думаю, что новых вложений не помешало бы. Видите ли…С недавних пор в наших глазах человеком, достойным стать одним из исполнителей нашей цели, теперь может быть не только Великий князь Николай Николаевич. В лице широких масс населения он всё-таки довольно далёк от будущего исполнителя. Да и известность его померкла по сравнению с прошлым временем. Глухой Кавказский фронт не располагает к такому же влиянию на общественное мнение, как тот же Таврический сад…
— Вы имеете в виду Кирилла? За ним нет авторитета в армии, насколько я знаю, — Бьюкенен сдержал удивления от новости. Что ж, к этому всё шло: и встречи контр-адмирала с думскими лидерами и деятелями Государственного Совета. Теперь в лице общественности Кирилл Владимирович мог оказаться и страдальцем за дело победы над "тёмными силами" и погрязшим во лжи и грязи режиме. Чего стоило только то, что он закрыл грудью Львова, этого "столпа демократии и народоправства". И, к тому
— Милорд, за нынешним режимом нет и столько зла, как пишут газеты, — заметил Гучков. Всё-таки сам Бьюкенен не должен был забывать, как мастерски оппозиция сумела направить слово репортёров против власти. Замалчивание побед — и раздувание неудач, простейшее решение, и оттого невероятно эффективное. Гучков, правда, морщился от одной мысли о газетёнке, финансировавшейся немцами. Та была уж слишком неудобна в создавшейся обстановке. — К тому же Кирилл будет целиком и полностью под контролем правительства и Согласия. Без авторитета он будет надеяться только на нас с вами да ещё верных делу свободы офицеров.
— В этом что-то есть. Однако Вы не боитесь, что кандидатура Кирилла вызовет народные волнения? Не нужны никакие демонстрации и массовые волнения. Только — переворот сверху, помните об этом, мы же столько внимания уделили этому вопросу.
— Если будет опасность возникновения волнений — мы сумеем их подавить. К тому же в крайнем случае остаётся кандидатура Михаила. За него стоит, как Вы помните, господин Милюков. Но…
— Да-да, я помню Ваши соображения против этой кандидатуры. Между тем, начнётся ли в срок операция по созданию пригодной нашему делу обстановки? Морис, — французский посол Палеолог, — волнуется, что мы теряем драгоценное время. Ещё чуть-чуть, месяц или два, и мы навсегда потеряем шанс на победу.
— Всё начнётся в срок, не волнуйтесь. Конечно, при условии, что Вы предоставите достаточно средств для осуществления нашей задумки.
— Можете не беспокоиться, Александр Иванович, — утвердительно кивнул лорд Бьюкенен, поднимаясь из-за стола. — Держите меня в курсе дел.
— Всенепременно, милорд, всенепременно, — Гучков пожал на прощание руку английского посла. Вот так запросто, за разговором двух приятелей, делались решения, что должны были повлиять на будущее миллионов.
Бьюкенен проводил гостя до выхода, где раскланялся с Гучковым и сел за доклад министерству об обстановке в столице и Ставке. Лорд подумал, что зря Николай II ответил отказом на предложение немедленных реформ. "Мы с радостью проведём преобразования, которые нам предлагает наш родственник, но сперва ему следует ввести и поддерживать десяток-другой лет те учреждения, которые он нам так настоятельно предлагает" — это всё-таки было слишком грубо. Теперь не оставалось ничего, кроме "переворота сверху". Иначе Россия слишком усилится. Родная Англия может получить врага, опасней Германии многократно.
Александр Иванович обдумывал уже произошедшие события и только. Этот делец Рябушинский снова потребовал в обмен на деньги гарантий того, что после переворота будущее правительство проведёт реформы. Например, отменит указ царя о заморозке сделок с землёй и контроль производства некоторых товаров. Благо хотя бы присовокупил обещание не мешать промышленным комитетам саботировать поставки зерна и распределение продовольствия в столице. У Гучкова на лбу пот выступал от воспоминаний о том, как долго лидер октябристов спорил с Рябушинским о финансировании разработок Дегтярёва и Токарева. Кирилл Владимирович легко убедил и Львова, и самого Гучкова в том, что эти образцы пригодятся. Так, на всякий случай: вдруг не сумеют затушить беспорядки после переворота? Да и поддерживать порядок в стране с хорошо укомплектованными отрядами будет проще.
Ещё требовалось сообщить в Ставку, чтобы не мешали переброске частей Экипажа и нескольких румынских полков в Петроград. Николай давно требовал перебросить верные части в столицу: пусть, теперь получит желаемое. И не забыть напомнить, чтобы ни в коем случае не давали переводить гвардейские части на отдых к Царскому Селу. Слишком опасно для подготавливаемого дела…
А за несколько дней до того, на квартире Керенского, проходило в чём-то похожее на встречу Гучкова и Бьюкенена собрание. Только вот говорили там в совершенно ином тоне.