Рыцари черешневого цветка
Шрифт:
Лодка была хорошей, и вода была еще ласковая, но надолго ли это? Течение словно несло его к миру, к свету, к игре солнца и теней, к шуткам Дана и акробатическим упражнениям Урсу, к ночам с букашками и шорохом, со звездами над головой и с той уверенностью, что на рассвете или позднее, когда лениво раскроются глаза, то веки испугаются света и снова закроются… или может, куда-то не туда ведет эта дорога из воды и тьмы? Виктора удручали эти вопросы, которые жестоко перекрещивались и мелькали много раз со страхом и болью. А, может, Ионел справедливо считал, когда выступил
Пещера когда-то была обжитой: рисунки и орудия работы — безоговорочное доказательство этого. Вход и выход из пещеры не сзади, за мраморным собором, а впереди, где-то там, куда они плыли. Это было не желания или надежда, а уверенность. Грот, в котором жили, не мог иметь другого выхода в мир.
«Дорога пока что была добрая, — с боязнью думал Виктор. — Но до каких пор? Почему пещеру до сих пор никто не открыл? Вход у нее так хорошо замаскирован, что никто не подозревает о нем, или известняк разрушился и когда-то, давно, в непроглядном прошлом, на него упали гигантские могильные плиты? Если эта пещера, в которой когда-то жили, сейчас перекрыта? Если обвал известняковой породы превратил где-то впереди водную дорогу в водопад?..»
Виктор не видел, не хотел видеть украшения из мрамора и известняка, не слышал, не хотел слышать мелодий и отголосков соборов, замков и окаменелых садов. Он держал все свои чувства наготове, чтобы своевременно поднять тревогу, а не разрешить подкрасться этому «весьма поздно», которое, может, подстерегает и покушается на них где-то во тьме. Надежда была словно мучительный якорь, и Виктор не хотел ее бросать, а приберегал для важнейшего момента, для надежного берега, гостеприимного и искреннего, для солнечного острова.
Мысли всех неожиданно и грубо оборвались, и словно тысячи стрел впились им в спины. Так как позади прозвучал гром мощного взрыва, наполнив бесконечными перекатами эха пещерный мрак. Виктор превратил весло в руль и причалил лодку к берегу. Первый прыгнул на камень, за ним — остальные. Конец веревки, которой была привязанная лодка, держал в руке. Все замерли, напрягая слух. Но ни один другой взрыв не потревожил покой грота, а перекаты эха угасли во мраке.
— Что же это могло быть? — спросила Мария. — Треснувшая где-то скала, обвалилось что ли?
— Кажется, это был взрыв… — вслух размышлял Виктор. — Он громче, чем обвал.
— Взрыв? — пришла в изумление Мария. — Кто его мог сделать? Где? И для чего? Взрыв в нашей пещере?
— В самом деле, справедливо… — признал Виктор. — Я тоже не понимаю, зачем здесь делать взрывы… Но если это был обвал, то где-то в сердце горы произошла настоящая катастрофа.
— Собор! — пришел в ужас Тик. — Свод и орган…
— Может, нет… — умоляя сказала Мария. — Мое голубое озеро, — она неожиданно на миг раскрыла тайну.
Ионел в конце концов решился заговорить.
— Всякий гул усиливается до максимума вибрацией и отголоском в любой
— Это правда, — согласился Виктор. — Но это был особый гул. Гул плотный, тяжелый… Я словно даже ощущал его эпицентр в тот миг, когда не было эха. Я могу передать это через сравнение так, как я его ощутил: мне он показался пушечным.
— Не знаю… — подался назад Ионел. — Может, и твоя правда. Что было, то было. Безусловно одно: или обвал, или взрыв, но он произведен в пещере… А не на поверхности. У меня до сих пор заложены уши.
— Так и есть! — сказал Виктор. — Произошло оно в пещере. Но что — взрыв или катастрофический обвал? Мы не знаем. И в особенности не знаем, как он касается нас, этот грохот, будь он неладен!
— А может, он нас не касается совсем? — спросила Мария. — В особенности, если отнести обвал в массе известняков, как вы любите говорить…
— А если катастрофа? — спросил Ионел.
— Ну и что? — в свою очередь спросила Мария. — Скажем, произошла катастрофа. Чем она касается нас?
Ионел замолчал. Ощутил, как по лбу покатились горошины, а в глазах запекло. Он боялся, что его слова будут истолкованы иначе — словно злорадство или вопль сыча. Но Виктор ощутил его сомнения.
— Ионел хочет сказать, что обвал катастрофичен… Не ли так, Ионел?.. Что он может стать могильной плитой… в том случае, если дорога, которой мы идем, закрыта… Если речка не выходит наружу, то, в худшем случае, мы сможем вернуться назад дорогой, которой пришли сюда. Но обвал мог бы закрыть нам дорогу назад навсегда…
— А-а-а!.. — поняла Мария. — Все мысли о могиле. Тогда пусть бы уж лучше это был взрыв…
— Это было бы тоже плохо, — сказал Виктор. — Если не хуже… Да! Это несчастье: одно или другое, а оно-таки произошло в пещере…
— И у меня такое ощущение, — откликнулся Тик, — словно что-то печет в спину. До сих пор было страшно только то, что впереди…
Сказав это, Тик, сам того не ведая, облегчил все бремя трудных мыслей. Все ощущали, как вырастает у них за спинами некоторое тягостное давление. А впереди, что ждет их впереди? Что готовится там?.. Но Мария еще надеялась спасти собор с голубой водой:
— А если был взрыв? Чем он плох?
— Потому, что сделан людьми, — ответил Виктор. — А люди не делают взрывов просто так… Я не вижу, какой смысл мог бы иметь сейчас взрыв в пещере. То есть не могу объяснить его ничем добрым…
— А плохим можешь? — попробовала выпытать Мария.
— По крайней мере это намного легче… даже если бы мы подумали, что кто-то один послужил причиной этого взрыва. Но я говорю, что нам непременно следует избрать какое-то решение.
— А я хотела бы все-таки выяснить, — стояла на своем Мария. — Почему ты оборвал мысль?
Снова почувствовался спасательный голос Тика:
— Мы остановимся здесь? Будем здесь отдыхать?
Мария словно забыла о вопросе, на который ей не ответили, или может, промедлила умышленно. Девушка прошлась лучом фонарика по туннелю — узкие берега, ни одной украшения, нет поворотов, ни ниш — и осталась неудовлетворенной: