Рыцари морских глубин
Шрифт:
Переждав зиму в Петропавловске — Камчатском, Чириков отправился на поиски Беринга. На расстоянии видимости прошёл острова (ныне Командорские), не предполагая, что на одном из них бедствуют моряки «Св. Петра».
Таков конец Беринга, заплатившего жизнями экипажа за свою авантюрную попытку отыскать несуществующую землю Гамы. Высокая колонна на мраморном постаменте, увенчанная шаром, напоминает петропавловцам и гостям города о величественном мореплавателе, некогда ступившем на землю Камчатки.
Петропавловск — Камчатский — самый старинный город из всех существующих на
Город–порт окружён горами, над которыми гордо возвышается курящийся конус Авачинского вулкана. Улицы ступеньками поднимаются одна над другой.
Современен вид Петропавловска — Камчатского: благоустроенные многоэтажные дома раскинулись на живописной зелени холмов.
Идём, не торопясь, по скверу, набредаем на медную пушку, установленную рядом с обелиском, воздвигнутым в честь Витуса Беринга и Алексея Чирикова. В 1740 году эта пушка находилась на борту пакетбота «Св. Пётр», ставшего на якорь в дикой и безлюдной тогда Авачинской губе. Её нашли на одном из Командорских островов, у берегов которого потерпел крушение корабль Беринга.
Ещё мы видели обелиск «Слава» и памятник «Часовня» с выставленными перед ней старинными пушками.
Потолкались на морвокзале, выпили по стакану лимонада.
На том культурная часть увольнения в город закончилась. Тихим вечером морской буксир увёз нас на плавбазу «Саратов».
Сопки, окружающие бухту Крашенинникова, радовали глаз буйством осенних красок. Дубняк на склонах, тронутый первыми заморозками, казался мягким ворсистым платком, наброшенным на огромные крутые плечи.
Заходящее солнце освещало далёкие вершины холмов, пожелтевших под свежим дыханием сентябрьских холодов. Короткое на Камчатке лето.
На «Саратове» я узнал приятную новость: из боевого похода вернулась «сто тридцать шестая».
Возвращение на К-136
Проснувшись среди ночи, я пытался вспомнить, что снилось, но приятный сон уже угас в памяти, и мною завладели мысли об ушедших годах…
В канун Нового 1963 года в каюте замполита рисовал я стенную газету. Воплощая в красках фантазию «зама», изобразил деда-Мороза, стоящим на палубе подводной лодки с военно–морским флагом в руке.
— Нос у твоего деда-Мороза синий как у алкоголика, — ткнул пальцем в моё художество заместитель командира резервного экипажа капитан–лейтенант Солодовников.
— Так ведь говорил вам, тащ кап–нант, гуаши красной нет, — объясняю ему. — И не синий нос вовсе, а лиловый…
— Ладно, малюй, — равнодушно отмахнулся Солодовников. — Я вздремну чуток.
Снял засаленную, в перхоти, тужурку, швырнул в шкаф и плюхнулся на диван. Как был: в форменных, не знакомых с утюгом брюках, в кремовой, не первой свежести, сорочке. Ботинки, скучающие по сапожной щётке, тоже не потрудился снять. Придвинул ногой кресло, выставил на обозрение пару растоптанных подошв и предался храпу с приятными сновидениями. Жирные, забытые ножницами волосы на лысеющей голове «зама» слиплись космами. Нестиранные неизвестно
Неведомо нам, простым смертным, где политотдел дивизии раскопал это нечёсанное, храпящее чудо, неопрятное, жёванное и никчемное. Всегда заспанное, оно выползало из каюты лишь к завтраку, обеду и ужину. Раз в месяц проводило формальные заседаловки, именуемые в отчётах партийными и комсомольскими собраниями, и снова залегало в каюту–берлогу.
После обильного принятия пищи замполит обычно подзывал меня, с одышкой, с отрыжкой напоминал:
— «Боевой листок» надо выпустить… Собрание прошло… Подсуетись…
— Так это ж когда было, тащ кап–нант…
— А-а, ну, тогда матроса Пушкарёва отобрази карикатурно… Он из увольнения в нетрезвом виде явился. Нет, погоди… Этот момент оглашать не будем… До политотдела дойдёт, наши показатели в боевой и политической подготовке снизятся. А мне поставят на вид за плохую воспитательную работу. Ты лучше про матроса Разгуляева что–нибудь нарисуй… Он первым из мотористов на классность сдал… Давай, подсуетись…
— Есть, подсуетиться, тащ кап–нант!
— Во–во… А пока суть да дело я вздремну чуток…
За глаза в экипаже Солодовникова звали «Ни рыба–ни мясо».
Ни жарко от работы такого замполита, ни холодно. Есть Солодовников или нет его — никак не заметно. Такое–никакое отношение «зама» командира к заботам и нуждам экипажа, возможно, многих устраивало. А что? Не вмешивается, ни во что не вникает, нравоучениями, наставлениями не докучает, нотациями не досаждает. Экипаж — сам по себе. Замполит — сам по себе. Не служба у него — мёд липовый! Лежи, в подволок каюты поплёвывай. Выслуга идёт, зарплата бежит. И ни до чего дела нет. Красота! Напьётся матрос в увольнении — пожурит его командир экипажа. Постыдит старпом, гауптвахтой пригрозит. Отчитает хорошенько командир боевой части. Даст взбучку старшина команды. Крепко вздует командир отделения. По полной программе выпивоха получит.
И зачем заместителю командира по воспитательной работе вмешиваться, нервишки трепать? Без него разберутся. Зато когда всё устаканится, позабудется, «зам» заявит на очередном собрании «О проделанной определённой работе». Важно встанет за столом президиума, прислюнявит нечёсанные волосы и речугу задвинет. Не своими словами, конечно. Казёнными. Из газеты списанными. Все чинно сидят, слушают белиберду. Каждый про своё думает. Кто носом клюёт, кто украдкой книжку почитывает. А «зам»: рука за отворотом тужурки, с пафосом речь толкает:
— Центральный Комитет КПСС поставил перед нами, товарищи, задачу… больше дать стране шерсти, молока и мяса… Выполняя решения съезда партии, советский народ под руководством КПСС добился определённых успехов в сельском хозяйстве… Как сказал Леонид Ильич Брежнев…
С полчаса замполит переливает сначала из пустого в порожнее, потом наоборот — из порожнего в пустое. У кого–то нервы не выдерживают, выкрикивает с места:
— Виктор Иванович, может быть, о задачах нашего экипажа поговорим… О подготовке к выходу в море…