Рыцарство от древней Германии до Франции XII века
Шрифт:
Итак, две службы существовали прежде всего в представлении клириков и монахов. Из популярности этой темы в каролингские и посткаролингские времена ни в коем случае нельзя заключать, что «средневековое рыцарство» имело «римское происхождение». В сочинениях и хартиях клириков есть только нечто вроде игры слов (в римской терминологии) по поводу, с одной стороны, франкских обычаев, с другой — христианской дисциплины. Пусть даже в этих обычаях и этой дисциплине и вправду есть элементы нового применения римских реалий — в вассальных клятвах, в церковном праве.
ВОЙНА МЕЖДУ БРАТЬЯМИ
Возможно, Каролингам пригодилась бы настоящая militia, чтобы основать устойчивую империю, достойную этого названия. Но, развивая теорию двух служб, ни Иона Орлеанский, ни Агобард Лионский не сделали ничего, чтобы действительно укрепить каролингское государство. Они, скорей, отмежевывались от его интересов ради церковных привилегий.
На самом деле высшее духовенство того времени было склонно участвовать в борьбе группировок, несомненно, усилившейся по мере постепенного прекращения франкской экспансии после 800 г. Оно содействовало этой борьбе «словом», проповедуя и ведя полемику.
Один эдикт (названный «Об устроении империи» [Ordinatio imperii]), изданный в 817 г., создал непривычную асимметрию в положении трех сыновей Людовика Благочестивого — Лотаря, Пипина и Людовика{209}; вразрез с франкскими обычаями и на основе представления о христианской империи он предоставлял Лотарю императорский титул и всю Франкию, оставляя обоим младшим сыновьям периферийные владения (Аквитанию и Германию) и в целом превращая их в вассалов. Но рождение четвертого брата Карла в 823 г. побудило Людовика Благочестивого изъять для него кое-что из доли Лотаря, и этот шаг активно поддержали клика и партия клириков-«империалистов». Так мало-помалу начались междоусобные войны, лишь отчасти напоминавшие войны Меровингов.
Действительно, в первые десять лет борьбы сыновья берут в плен еще живого отца, и дело начинается не со столкновений остов, а с ожесточенных споров на plaid'ax. Co времен Карла Великого были выдвинуты лозунги справедливого гражданского мира, отказа от мести, преданности (служащих) общественному благу. Каждый или почти каждый год в 830-е гг. во Франкии собирались общие plaid'ы. Людовик Благочестивый, не покидая центральной части своей империи, то есть Франкии, переезжал из одного дворца в другой, с одной охоты на другую, с одного plaid 'а на другой, в то время как Лотарь и оба его брата, Людовик Немецкий и Пипин Аквитанский, собирали «верных», которые сопровождали их в разъездах и поддерживали на plaid'ax, когда братья вступали во Франкию. Это значило чередование набегов, сопровождавшихся «разбоями», от которых страдали крестьяне{210}, и сделок о разделе земель и должностей. Сражений и прямых столкновений избегали, случилось лишь несколько мелких стычек, все-таки повлекших за собой жертвы из числа знати{211}. Боролись и посредством обвинительных речей, составленных клириками, — задача состояла в том, чтобы убедить в своей правоте plaid, в какой-то мере дискредитировав побежденного или побежденных; потом официально восстанавливали гражданский мир, произнося определенные формулы и проводя церемонии, и совершалась harmiscara. Стороны обвиняли друг друга в клятвопреступлении, то есть в вероломстве, алчности, бесчестном поведении, и от побежденного требовали христианской епитимьи и публичного покаяния. Этот «побежденный» (несколько раз им бывал отец-император) сохранял хорошие шансы через несколько месяцев переломить ситуацию, расколов коалицию трех своих сыновей. Крутые повороты такого рода ради сохранения равновесия, необходимость для победителя на plaid’е после этого вести себя, как сказали бы мы, «по-рыцарски», чтобы не восстановить против себя почти всех, характерны именно для «файдового» общества. Тон менялся быстро: стороны обменивались оскорбительными обвинениями, потом мирились, но угли вражды неизменно тлели, готовые вспыхнуть снова.
В 813 г., к примеру, папа Григорий V лично переправился через Альпы, чтобы, по его словам, «примирить» отца с сыновьями, но фактически скорее чтобы поддержать последних. Он процитировал выражение святого Августина, призывающее к милости и прощению: мстить надо только ради блага государства{212}. Значит, чтобы иметь возможность мстить, следовало ссылаться на благо государства… При этом очевидным было желание избежать любой кровавой битвы: например, 24 июня на поле Люгенфельд (в Эльзасе) ост Людовика Благочестивого встал напротив оста его сыновей, несколько дней шли переговоры, а под конец отец обнаружил, что большая часть его войск перешла на другую сторону… Ему оставалось только сдаться на милость (вынужденную) Лотаря и совершить христианское покаяние в церкви Сен-Медар в Суассоне. Там он 1 октября выслушал обвинения, что извратил религию в целях мести и побудил своих подданных убивать друг друга, и был лишен «воинского пояса»{213}. Через полгода он получил свое королевство обратно благодаря распре между сыновьями-победителями, — но оно уже было непоправимо ослаблено, и в 840 г. он умер, толком не уладив вопрос наследования.
Последующий период стал сюжетом для очень поучительного повествования, написанного Нитхардом, внуком Карла Великого по матери, родившимся в результате некоего официального сожительства. Он поддерживал и оправдывал Карла Лысого, чьи plaid'ды и
История отношений братьев в роде Каролингов была всегда одной и той же, однообразной: войны, или скорее стычки, и plaid'ды, или скорее сделки. Сыновья Людовика Благочестивого отличались от сыновей Хлотаря менее свирепым нравом, но большей склонностью к демагогии (благодаря собственным способностям или привлеченным клирикам). В деле они не обязательно вели себя мягче, но совершали несколько иной грех. Они не пытались убить друг друга с помощью сеидов и не резали племянников, еще находящихся в детском возрасте. В этом смысле неприятие убийства христианина христианином (которые все — братья и сестры) было более выраженным. Больше усилий они прилагали, чтобы невыгодные им браки братьев объявлять незаконными, ссылаясь на христианское брачное право (так позже поступят в отношении брака Лотаря II и Вальдрады). Но были и смертельные ловушки, прежде всего обращения к норманнским пиратам, расходы на содержание которых несла родина и настоящих встреч с которыми меровингские времена в конечном счете не знали!
Если верить Нитхарду, сыновья Людовика Благочестивого, конфликтуя, сожалели об этом. Ответственность за разлад они перекладывали друг на друга. Май 841 г.: Людовик Немецкий и Карл Лысый набрали войска и хотят сохранить их, а возможно, и увеличить их численность. Они созывают собрание епископов и магнатов, они отправляют посольство, заклиная брата Лотаря вспомнить о всемогущем Господе, о мире между братьями-христианами. Послы даже должны были «предложить ему всё, что могли найти ценного в лагере, за исключением лошадей и оружия»{214}. Уступить можно всё, кроме самого главного.
Однако Лотарь тянул время. Он ждал подкреплений от Пипина II Аквитанского. Оба его брата не обманывались на его счет, но, видимо, сочли, что надо пойти на этот риск, — пусть в качестве виновника сражения плохо выглядеть будет Лотарь. Столкновение все-таки произошло 25 июня 841 г., при Фонтенуа-ан-Пюизе. Фактически это сражение состояло из разрозненных стычек: часть оста Лотаря лихо приняла в нем участие, другая уклонилась, стоявший немного Далее со своими силами Бернард Септиманский сохранил нейтралитет. Одержав полную победу, Людовик и Карл решили прекратить преследование из сострадания к побежденным: им было достаточно, что за ними осталось поле боя{215}, где лежало слишком много убитых и уже начинался грабеж. В воскресенье они не тронулись с места и благочестиво похоронили как друзей, так и врагов. Они заявили о прощении беглецов, то есть провозгласили мир с ними, и собрали собор, оповестивший, что эта битва была Божьим судом. Тем самым собор отпустил грехи священникам, которые сражались, а также остальным бойцам, кроме тех, кто на тайной исповеди признается, что действовал по «гневу, ненависти, славолюбию». Для спасения души погибших объявили трехдневный пост. Надо ли говорить, что тем самым эти люди показали себя в большей мере христианами, чем Меровинги VI в.? В том, что касается покаяния, они фактически воплотили в жизнь новое христианство по сравнению с поздней Античностью… С 600 г. утвердилась четкая система тарифицированных и допускающих повторность покаяний и искуплений. Церковь, чтобы сделать средневековое общество более нравственным, ввела настоящую шкалу грехов по степени тяжести, с искуплениями и отпущениями ad hoc [на конкретный случай (лат.)]. Таким образом она могла способом, наиболее гибким и соответствующим обстоятельствам, влиять на нравы, цивилизуя их… если только не способствовала их очерствению, коль скоро искупить можно всё, заплатив положенную цену! При виде зрелища после битвы при Фонтенуа можно было бы умилиться проявлению столь христианских чувств, а также догадаться, что они были бы еще более христианскими, если бы показали себя утром и не допустили ни сражения, ни смертей. Сразу же возникает подозрение, что средневековое христианство предпочитало проповедовать Евангелие «кстати», чем «некстати», то есть проявляло тенденцию, скорей, формировать мораль на основе нравов знатных воинов (исходя из рациональных поступков, необходимых в их классовых интересах), чем пытаться менять эти нравы. И такое подозрение никогда надолго не покидает историка рыцарства и даже побуждает искать другие исторические факторы, кроме более или менее сильного в целом «давления христианства», которые могли повлиять на эволюцию, описываемую им…
В борьбе братьев-Каролингов сражение при Фонтенуа ничего не решило. Может быть, оно позволило бы Лотарю, если бы победил он, выиграть войну. Но, разбитый, он попытался, что было совершенно естественно, расколоть единый фронт победителей и сделал соответствующие предложения Людовику Немецкому. Однако последний подчеркнуто продемонстрировал верность союзным отношениям с Карлом во время знаменитой встречи в Страсбурге 14 февраля 842 г. В то время как старший брат действовал «огнем, грабежом и убийством», как с пристрастным отношением к нему сообщает Нитхард [53] , у обоих других на устах были только любовь к Богу и общее благополучие.
53
Там же. III, 5. С. 128. Нитхард особо выделяет всё, что говорит в пользу Карла или против Лотаря, который, конечно, тоже делал примирительные жесты.
Итак, Людовик Немецкий и Карл Лысый вполне единодушны; они блещут красотой, доблестью и мудростью. Обремененные остами, они не могут организовать обычную охотничью вылазку, как обычно делали магнаты в угодьях, где водилась дичь. Надо занимать и обучать войска большими маневрами, и перед нами разыгрывается нечто вроде батального «спектакля», без ран и оскорблений, пленений и выкупов. Пехотинцы Карла и Людовика поочередно то атакуют, то бегут, как в отрепетированном балете, и всякий раз один из королей и его всадники преследуют бегущих{216}. Это несколько напоминает будущие большие турниры XII в., но различий больше: это не спектакль, а развлечение в тылу настоящей войны, и конных победителей не награждают ни почестями, ни деньгами, — это не институт турниров, появление которого нам еще предстоит поместить в специфический исторический контекст. Можно ли сказать даже, что это было распространенным обычаем времен Каролингов? Может быть, эту игру придумали для данного случая, и она больше не получила развития — поскольку аналогичных обстоятельств больше не возникло. Но о собственно воинских обычаях каролингских времен мы знаем настолько мало, что этот вопрос надо оставить открытым, как и вопрос о «посвящении» в IX в.{217}.