Рыцарство от древней Германии до Франции XII века
Шрифт:
Этим объясняется странный поворот в царствовании Эда. Еще в июне 888 г. он отличился в настоящем, победоносном сражении с норманнским остом, едва не захватившим его врасплох при Монфоконе, в Аргоннах: Аббон может снова упомянуть его смелость, силу, с какой он трубит в рог, — но делает это сразу, чтобы спасти себе жизнь, без отваги и красивой гордости Роланда из эпопеи {231} . Он разгромил десять тысяч всадников и девять тысяч пехотинцев, язычники были убиты или бежали: «И государь выиграл трофей победы» {232} . В другие времена это наглядно подняло бы его авторитет победителя «в германском духе», но «эта победа, увы, не принесла ему отдохновения, ибо он вскоре узнал, что аквитанцы отложились и презрели его власть. В неистовстве он ринулся на них, разоряя и грабя их земли, но лишь сельскую местность» {233} . Если после Монфокона к нему не примкнули массы сторонников, то потому, что эта победа принесла пользу лишь Парижскому бассейну и что в 880-х гг. происходила «феодальная мутация». В ответ на нее Эд прибегнул к междоусобной войне, можно даже сказать — к феодальной
59
Но эту «жесту» можно также связать с убийством Рауля — сына Рауля де Гуи в 943 г. (Flodoard. Annates... P. 87 [Русский перевод: Флодоард. Анналы // Рихер Реймский. История. М.: РОССПЭН. 1997. С. 199]).
В течение тридцати лет после восшествия Эда на престол подобные проявления феодальной войны, сравнительно недолгие и умеренные, чередовались с новыми норманнскими набегами, а норманны в свою очередь опирались на укрепленные лагеря и временные замки, воздвигнутые с расчетом на осаду. Эти две формы войны отличались разной мерой насилия, судя по оценке Аббона из Сен-Жермен-де-Пре, а потом «Ведастинских анналов».
В 893 г. Карлу Простоватому исполнилось пятнадцать лет; вокруг него объединилась группировка, то есть коалиция территориальных властителей. У него не было графств, не было значительных доменов, он даже не был одним из тех региональных князей («крупных феодалов», как когда-то говорили), которые составляли противовес королю Эду. Но он обладал легитимностью как внук Карла Лысого и представлял собой удобную и не слишком обременительную ширму для тех, кто хотел помешать усилению Эда и его брата Роберта (получивших в 888 г. отцовские графства). Поэтому подростка поддержали архиепископ Фульк Реймский и несколько магнатов Франкии и Лотарингии. Однако Эд «входит в замки и подавляет мятежи. Одним своим присутствием он обращает в бегство Карла и его сторонников» {235} , — то есть продвигается, не встречая сопротивления. Кампания заканчивается по-христиански: «Он возвращает свою милость этим некогда спесивым людям, что теперь унижаются» {236} . Будто вдруг возвращаешься в каролингскую политическую культуру, в дополнение к которой появились замки. Эта война между христианами была менее суровой и кровопролитной, чем войны с норманнами и войны норманнов. Во всяком случае она вынудила Эда в 896 г. оставить без внимания норманнские набеги, которые начались снова. Аббон Сен-Жерменский отмечает это кратко: вот вернулись «жестокие язычники. Они опустошают страну, они убивают ее жителей; во всех вылазках они рыщут вокруг городов, вокруг жилищ короля. Они хватают крестьян, уводят их, отправляют за море. Эд, король, слышит речи обо всем этом. Ему нет до этого дела — вот его ответ» {237} . Он жестоко разочаровал Аббона, который резко обвиняет его и грозит ему, бичуя латинскими стихами: «Конечно, бес уже раскрыл для тебя свою пасть. Твой дух не заботит паства, которую доверил тебе Христос [60] , но, может статься, и Ему самому отныне не будет дела до твоей чести» {238} . И поэма заканчивается, потому что прекращаются «подвиги благородного Эда» {239} .
60
Королевские министериалы и церковный прелат использовали один и тот же лексикон.
До самого 892 г. «Ведастинские анналы» (аррасские) год за годом упоминают набеги норманнов. Например, в 885 г.: «Тогда норманны, алкавшие пожаров и смерти, снова начали неистовствовать — они убивали христиан, уводили их в плен и разрушали церкви, не встречая сопротивления. И франки вновь приготовились к обороне, но не к открытой битве — они соорудили укрепления»{240}. Однако некоторых знатных людей убили, а другие сами убивали норманнов.
Зато в 892 г. последние переправились в Англию: во Франкии, голодающей из-за уничтожения реликвий святого Ведаста, им было нечего больше грабить{241}. Тогда общее внимание приковали к себе граф Балдуин II Фландрский и его ссора с королем, тем самым Эдом, который происходил из равного рода, но не более знатного и даже более скромного, поскольку Балдуин происходил от Карла Великого по Юдифи, которая была в числе его предков (его матерью?). На сей раз они довольствовались обменом посланиями. В 893 г. этот граф и еще несколько сформировали клику, которая открыто выражала ненависть и враждебность к Эду и разыгрывала карту молодого Карла Простоватого, однако, не желала реального восстановления королевской власти. Оба лагеря мобилизовали войска, но в 894 г. решили прибегнуть к внешнему арбитражу Арнульфа Каринтийского. Потом они встали лицом к лицу, начали переговоры, но ничто так и не разрешило проблемы — ни plaid, ни война, и каждый остался при своих интересах.
Немного позже Эд отправился в погоню за Карлом Простоватым, «намереваясь с помощью оружия положить конец спору. Но Божьим милосердием не было допущено, чтобы спор разрешился кровью»{242}. Бог,
В 895 г. группировка Карла «сильно» опустошила бургундские земли, так как их жители стояли за Эда… Но это был только «гол престижа»: группировка, для которой ветер не был попутным, распалась. Одни сторонники Карла ушли к королю Лотарингии Цвентибольду, другие в 897 г. вступили в переговоры с Эдом о своем подчинении.
Последний умел прощать, и об этом знали. В 895 г. он подошел к замку Сен-Вааст в Аррасе, то есть к укрепленному аббатству, в княжестве маркграфа Фландрии Балдуина, чьи вассалы его охраняли. «Все же из христианского сострадания он не хотел завоевывать его [замок] с помощью оружия. Когда люди Балдуина увидели, что не могут сопротивляться ему, они попросили о мире, дали королю заложников и обратились к своему сеньору с тем, чтобы он указал им, что им следует делать»{243}. В ожидании их возвращения Эд велел открыть себе церковь и помолился там; по возвращении вассалов Балдуина он вернул им замок, и была назначена дата plaid'a.
Феодальная война приобрела облик судебной тяжбы. Она перемежалась многочисленными набегами (896 г.), изобиловала грабежами, а вскоре и осадами замков (реже — городов). Листая страницы «Ведастинских анналов», заканчивающихся на 900 г., а потом Флодоарда, описавшего период с 919 по 966 г., можно проследить, какие аргументы применяли в сердце Франкии конфликтующие стороны — грабительские рейды, недолгие осады, потом прощения, примирения, хотя не без обмена заложниками и не без задних мыслей. Написанное в 930-х гг. «Житие Геральда Орильякского», действие которого происходит в Аквитании с 855 по 909 г., содержит, как мы увидим, ссылки на феодальную войну такого же типа. Это не варварская разнузданность — это практика, ставшая прямым следствием каролингской элитарности. Действительно, от междоусобной войны времен Григория Турского она отличается усилением средств защиты для знатных воинов: к этим средствам относились запасные кони, чтобы можно было бежать, более активное христианское осуждение убийства, а также панцири, которые было трудней пробить, и замки, чтобы укрываться.
Каролингская элитарность значительно повысила статус знатных воинов и повлияла на их поведение. Рыцарство как таковое немыслимо ни без каролингской империи, ни без ее внезапного распада.
3. ВАССАЛЫ, СЕНЬОРЫ И СВЯТЫЕ
В конце IX в. произошло то, что можно назвать феодальной мутацией: короли утратили всякий реальный контроль над провинциями, их дворец захирел, и состоялось возвышение графов, а также королевских вассалов и иногда епископов в ранге сеньоров отдельных земель. 888 г. или его преддверие все историки-хронисты тысячного года как раз и считали годом зарождения династий воинственных графов, появления замков, начала раздоров. Умножились войны между соседями, которые их участники, как мы увидим, толковали как возмездие, наказание. Все сеньории были наследственными, и больше никто не мог отобрать их у семейства сеньора, даже в случае какого-либо проступка. Уже в этом отношении можно провести определенные аналогии с крестьянским держанием. Таким образом, термин «феодальное общество» не ошибочен — он только, как всякий ярлык, грешит излишним схематизмом; он не учитывает родственные связи и даже наличие классов, роль христианства, наследие каролингских времен, но по-прежнему полезен как ориентир. ЖоржДюби, позволивший лучше понять Х-ХП вв., не отверг его напрочь. Он лишь должным образом дистанцировался от него. Он прежде всего внес уточнение: это общество было менее беспокойным, чем утверждали ранее, и я бы сразу же добавил — менее варварским, менее грубым, в меньшей степени порвавшим с ценностями каролингского общества. Некоторые авторы прошлого (Гизо) уже говорили не столько о феодальной анархии, сколько о структурирующей роли вассальных связей, завязанных ради войны, и даже о том, что из феодального сообщества в XI—XII вв. зародилось рыцарство.
Репутация периода безудержной грубости и насилия, какую первый феодальный век (около 880–1040) приобрел под пером историков Нового времени, часто объясняется тем, что они верили, будто он в точности отражен в «жестах». Они это вычитывали в рассказах о мести и междоусобных войнах, отличавшихся агрессивностью, которую можно было только направить в другое русло, на священную войну с неверными, — и якобы единственно к этому и стремилась Церковь XI в., времен Божьего мира и крестовых походов. Однако эта литература возникла позже, и ее нельзя рассматривать как непосредственное «отражение» исторической реальности.
Зато можно использовать хроники, написанные монахами и клириками. Норманнские набеги и смуты времен феодальной мутации могли в конце IX в. помешать их работе, но далее ситуация стабилизировалась: анналы реймского каноника Флодоарда начинаются с 919 г., а святой Одон пишет свое «Житие святого Геральда Орильякского» в девятьсот сороковые годы. Главное, что к тысячному году расцвело, по выражению Пьера Рише, «третье каролингское возрождение», на которое пришлись история Рихера Реймского, хроники аквитанца Адемара Шабаннского и бургундца Рауля Глабера, первая история нормандских герцогов, написанная каноником Дудоном Сен-Кантенским, и многочисленные рассказы о чудесах, а также более нарративные и подробные хартии, чем прежде. Во всех этих текстах много говорится о рыцарях. У многих авторов последние были в семействе, и монастырь оставался не чуждым феодальному миру — он жил за счет даров сеньоров, здесь за них молились, сегодня порицали как неудобных и «деспотичных» соседей, говоря о них как о диких зверях, завтра в столь же красноречивых выражениях подтверждали законность их власти… Документы тысячного года, если изучить их как следует, позволяют очень хорошо разобраться в движущих силах динамики феодального мира, который представлял собой не столько анархию, сколько порядок или по крайней мере «упорядоченную анархию»: эта формулировка, позаимствованная из африканистской антропологии, как мне кажется, здесь очень хорошо подходит.
ФЕОДАЛЬНЫЙ ПОРЯДОК
С 877 по 888 гг. в Западной Франкии произошла не феодальная революция, а только феодальная мутация, которая не уничтожила ни элиту, ни ценности каролингского мира, но адаптировала их и вынудила измениться. Эта элита очень скоро предпочла вступать в соглашения с норманнами; через какое-то время (в 911 г.) она смогла их интегрировать. Она отказалась поддерживать унитарную империю и приобрела независимость даже от дворца, так что (около 987 г.) Рихер Реймский уже описывал Франкию лишь как ядро королевства, окруженную землями других народов (датчан, на юге — аквитанцев, гасконцев, готов). Но эти сателлиты не отвергали франкской королевской власти и по-прежнему жили (или отныне жили, в случае датчан) каролингскими и феодальными ценностями, иногда на свой лад. Князья приносили королю оммаж — именно в руки, согласно Рихеру Реймскому, потому что это подчеркивало «вассальный» характер их земель по отношению к Франкии.