Рыдания усопших (сборник)
Шрифт:
Да, пожалуй, ты прав. Скажи лучше, как долго я пролежал у тебя? Месяц? Два?
Может, месяц, а может, и несколько дней. Не задавай вопросов, набирайся сил.
Старик, во время всего разговора стоявший там же, где я его впервые увидел, придвинул к себе какую-то низенькую скамеечку и сел, потирая уставшие колени. Было заметно, что он доволен беседой и тем, что занимает в ней главенствующую позицию. Я не возражал. Мне было все равно.
Помолчали. Минут через пять я позволил себе заметить:
Странный ты, дед. Никогда таких не видел…
Боюсь, ты много чего еще не слышал и не видел, не очень дружелюбно отрезал старик, после чего внезапно поднялся со
На сегодня достаточно. Время… Тебе пора ложиться.
Наткнувшись на его взгляд, я беспрекословно вытянулся на отведенном мне ложе и провалился в забытье.
Когда я вновь проснулся, то почувствовал себя значительно лучше. Правда, странное ощущение нереальности окружающего не пропало, но тело стало гораздо послушней, а тяжести в руках и ногах поубавилось. Воспоминания мои также выстроились в хронологическом порядке, и я был уверен, что в скором времени смогу припомнить даже самые мелкие детали моей прошлой жизни. Прошлой потому, что вернуться к своему прежнему, относительно спокойному и планомерному существованию я теперь вряд ли смогу – бандит с маяка разбил его на осколки, и смыслом моего дальнейшего существования должна была стать месть. Месть за себя и за Клариту, над которой этот подонок надругался и которую, безусловно, убил, как хотел убить и меня.
Эта добрая, взбалмошная, наивная девчонка! Зачем, зачем я настаивал на экскурсии в это проклятое место?! Зачем потащил ее внутрь этого мрачного маяка, где нас обоих ждал ужас?
Я заметил, что эмоции частично вернулись ко мне, и жажда немедленных действий заставила меня соскочить с узких нар, на которых я провел неведомо сколько времени, и потребовать у старика, вновь находящегося подле меня, открыть мне двери. Он, казалось, не удивился моему требованию, но с места не сошел, преграждая мне путь к выходу. Я попытался было обойти его, но, должно быть, был еще слишком слаб для столь активных действий – в голове моей помутилось, перед глазами вновь завертели хвостами разноцветные рыбы, и я перестал что-либо чувствовать.
Впервые за все время моего пребывания в этой мрачной комнате мне приснился сон. Сон был черно-белым и не очень явственным, словно затертое кино двадцатых годов, однако свидетельствовал о том, что и способность грезить ко мне вернулась. Видимо, желание покинуть это помещение, казавшееся мне теперь тюремной камерой, было столь велико, что и сновидение мое было связано с ним.
Вот я встаю с опротивевших мне нар и двигаюсь к выходу из комнаты. На сей раз старика здесь нет, а вместе с ним и помехи на моем пути на волю. Я стараюсь идти как можно быстрее, опасаясь возвращения моего странного тюремщика, но мне удается лишь неспешно, как при замедленной съемке, преодолевать метр за метром, словно сила земного притяжения вдруг несказанно увеличилась и не хотела пускать меня в мое первое после болезни странствие.
Потянув за массивную кованую ручку, я приоткрыл тяжелую, обитую железными полосами дверь и вышел наружу. Там было темно, но я странным образом видел все, что меня окружало – каменные, поросшие мхом стены, сочащуюся по ним воду и устремляющуюся наверх лестницу. Вправо и влево от меня расходились коридоры, ведущие в какие-то мрачные глубины, но я откуда-то знал, что идти мне следует именно в направлении лестницы и подняться по ней.
Преодолев последние ступени моей новой, тяжелой поступью, я оказался в большом круглом зале, который тут же узнал. Без сомнения, я находился на первом этаже того самого старого маяка, в котором нас с женой
Я направился к двери, в которую когда-то вошел следом за преступником и, перешагнув порог, оказался на улице. Была ночь. Вдалеке горели огни поселка, а слева от меня слышался шум моря, не имевшего в своей деятельности перерыва на отдых.
Что-то вдруг изменилось. То ли земное притяжение на сей раз совсем отпустило меня, то ли сновидение решило развлечь меня какой-то иной шалостью, но я вдруг перестал чувствовать под собой землю, а огни селения стали вдруг приближаться и уже через пару мгновений кружились вокруг меня в диком танце, сливаясь порой в одну сплошную светящуюся линию.
Но вот, наконец, я ощутил себя стоящим на твердой земле, а тяжесть во всем теле и удивительная неповоротливость вернулись. Обведя взглядом местность, в которой очутился, я понял, что нахожусь в том самом городке, в котором снимал бунгало, где мы с Кларитой провели две такие прекрасные, как мне теперь казалось, недели, предаваясь безмятежному ничегонеделанию и наслаждаясь морем, солнцем и обществом друг друга. Каким же я был идиотом, что не замечал этого! Отняв у меня жену и здоровье, маньяк научил меня ценить жизнь. Жаль лишь, что поздно.
Сейчас, однако, все эти мысли отошли у меня на второй план. И Кларита, и наша трагедия странным образом не возглавляли более вереницу моих мыслей. Да и мыслей-то у меня, по сути, никаких не было. Было лишь непреодолимое стремление продолжать идти вперед, словно я поставил перед собой какую-то цель и во что бы то ни стало стремился ее достичь.
Шоркая ногами о траву, я побрел вдоль забора, окружавшего большую усадьбу. Где-то в глубине участка угадывался силуэт особняка, в котором уже погасили огни, отправившись отдыхать. По какой-то причине мне непременно хотелось проникнуть внутрь этого дома, и я, найдя ворота запертыми, просто-напросто вырвал из забора доску, обеспечив себе тем самым доступ на территорию. Отбросив ее в сторону, я протиснулся в узкое отверстие и продолжил следование.
Стоявшая вокруг тишина была необычна для этого края, в природе которого ночные животные были представлены так же широко, как и светолюбивые, и посему ночи были напоены звуками не меньше, чем светлое время суток. Помню, как Кларита сетовала и злилась на нескончаемое жужжание, чириканье и завывание, доносившееся до ее нежного слуха из открытого на ночь окна и мешавшее ей спать. Жена, впрочем, вообще часто и охотно злилась.
Но сейчас вокруг не раздавалось ни звука, и у меня возникло чувство, что это именно мое появление вызвало столь неожиданное изменение привычек местной фауны.
Откуда-то я знал, где находится вход в дом. Однако на крыльцо подниматься не стал, а зашел с тыла и, неуклюже пройдясь по цветнику и перешагнув через невысокий бордюр, попал на террасу. Здесь кругом в беспорядке стояли стулья и кресла-качалки, по всей поверхности большого, овальной формы стола были разбросаны какие-то предметы вперемежку с посудой, и вообще создавалось впечатление, что гульба здесь только-только окончилась, прерванная внезапно наступившим повальным опьянением. Было достаточно странно, что все сумели уйти и никто не нашел пристанище на ночь прямо здесь, на грязном полу террасы.