Рынок тщеславия
Шрифт:
– Так это их «СААБ» отъезжал от подъезда?.. Значит, этим делом теперь займется прокуратура… – проговорила Валентина. – А почему ты назвал их клоунами?
Анатолий бросил выразительный взгляд в сторону дочери. Люда недовольно сморщилась.
– Тоже мне, тайны мадридского двора! – Она демонстративно положила надкушенный пирожок на тарелку. – Пойду-ка я на улицу, раз у вас тут большие секреты!
Девчонка шустро шмыгнула за дверь.
– А чего это ради чины прокуратуры нагрянули к тебе домой, да еще в воскресенье? – спросила Валентина.
– Захотелось
– И о чем шел разговор?
– Идем на балкон пошепчемся…
Они вышли на застекленную лоджию.
– С ними я тоже беседовал здесь… А до этого они битый час уплетали мамины пирожки и пудрили мне мозги всякой ахинеей!
– Судя по всему, разговор у вас не получился? – предположила Глушенкова.
– Не сказать, чтобы не получился, но расстались мы без дружеских объятий. Не люблю, когда передо мной жонглируют законом. Особенно когда таким делом занимаются люди, обязанные этот самый закон охранять.
– Так что же все-таки случилось?
– Давай обо всем по порядку! Сначала расскажи, чем закончился твой вояж в больницу?
– Ничем. Или я утратила способность вытаскивать из потенциальных свидетелей то, что мне нужно, или они вовсе не свидетели и знать не знают, кто такой этот «человек-гора»!
– Они и в самом деле его не знают, – сказал Анатолий.
– А ты, похоже, уже успел все выяснить?
– Кое-что успел, – согласился Панфилов, вынимая из кармана диктофон. – Вот послушай…
После непродолжительного шипения в динамике раздались голоса.
Первый голос принадлежал Быстрову.
– "Это вы… Я думал, мне предстоит встречаться с той женщиной, а не с вами."
Второй голос принадлежал Анатолию.
– "Она вам больше по душе?"
– "По душе мне только собственное отражение в зеркале, – ответил Быстров. – Но с нею, не скрою, общаться было бы намного приятней, чем с вами… Кстати, у меня уже все документы собраны. Осталось только дождаться результата анализов, и можно оформлять опекунство".
– "Замечательно, – похвалил Панфилов. – Правда, я сегодня пришел не по поводу Насти. Меня интересует кое-что другое. Не догадываетесь, что я имею в виду?"
– "Нет", – не очень уверенно ответил Быстров.
– "А если подумать хорошенько?"
– "Если вы имеете в виду мясо нутрий, то я его, как вы и рекомендовали, сдал в туберкулезный диспансер. Есть и приходная накладная".
По голосу Быстрова трудно было понять, темнит он или нет. Возможно, он и в самом деле не понимал, о чем его сейчас спрашивают. Капитана Панфилова в тот момент, видимо, одолевали такого же рода сомнения, поэтому он дал собеседнику еще один шанс догадаться.
– "Куда вы дели мясо нутрий, меня не интересует, – сказал Анатолий. – Я ведь следователь отдела убийств. И сейчас веду дело об убийстве Елены
– "Об убийстве?!" – вырвалось у Быстрова.
– "Да, об убийстве".
– "Но ведь она же сама…"
После этой неоконченной фразы диктофон намотал на катушку добрый метр тишины.
– "Так с кем вы разговаривали о Елене Самохиной за несколько дней до ее смерти?" – прервал молчание Анатолий.
Он намеренно поставил вопрос так, будто ему уже все известно, а от собеседника нужны только некоторые уточнения.
– "Я обязан отвечать?" – спросил, выходя из оцепенения, Быстров.
– "Если не желаете оказаться соучастником, да!"
Во вновь повисшей тишине ощущалась угроза следовательского фиаско. Быстров явно боролся с так называемым «синдромом стукача». От следователя в такой момент требовалось неопровержимое доказательство того, что он все и так знает, а слова свидетеля нужны ему лишь для полноты картины. Поэтому Анатолий предпринял несколько рискованный, но в данной ситуации, пожалуй, оправданный шаг: прибег к информации с кассеты Елены Самохиной.
– "Только, пожалуйста, не надо кормить меня басней о том, что вы искренне хотели, чтобы ваша бывшая возлюбленная обрела новую работу по специальности, причем с более высокой зарплатой, – как можно язвительнее произнес Панфилов. – Меня интересуют истинные намерения «ботаников»-убийц!"
Услышав эти слова, Глушенкова пожалела, что не может видеть выражение лица Быстрова. Фраза Анатолия была выверена идеально: недвусмысленный намек на полную осведомленность, но ни одного конкретного утверждения. После такого любой оппонент должен сдаться. Не стал исключением и Быстров.
– "Я не думал, что они могут дойти до убийства! – почему-то прошептал он, а затем уже более твердым голосом добавил: – А вы уверены, что это убийство?"
– "На сто один процент!" – отчеканил Анатолий.
– "Боже мой, боже мой, – произнес Быстров. – Поверьте мне, я даже не предполагал, что все может закончиться так трагически… – Он снова перешел на полушепот. – Я был уверен, что Елена примет предложение – ведь ей нужны были деньги. Это предложение – вовсе не фикция. Человек, от которого оно исходило, действительно собирался основать фирму, которая занималась бы разведением и продажей редких растений. Сейчас эта фирма уже создана и работает".
Слушая запись, Глушенкова понимала, что Анатолия так и подмывало спросить, как зовут этого человека. Но так поступать было нельзя: ведь он, по сценарию беседы, уже все знал.
– "Может, расскажете о том злополучном разговоре подробней? – задал Панфилов единственно верный в такой ситуации вопрос. – Когда именно он происходил?"
– "Точно я дня не помню, – ответил Быстров. – Помню только, что состоялся он уже вечером, перед самым закрытием рынка".
– "В каком месте?" – уточнил Анатолий.