Рюрик
Шрифт:
– А разве сие не так?
– жёстко спросил Рюрик, глядя Вышате в глаза.
– И так, и не так, - отозвался Вышата, не опустив перед князем своего взора.
Все возмущённо загудели, но князь взмахом руки восстановил тишину.
– Дале!
– хмуро потребовал он.
– Я ведаю только одно: к твоим братьям многажды мы обращались с миром и просили поведать тайны их машин, они отказали… - горько сказал посол и безнадёжно махнул рукой. Он опустил голову, сложил ладони лодочкой и зажал их меж колен.
– И Гостомысл не скорбел, узнав о расправе с моими братьями?
– с болью спросил
– Скорбел!
– глухо ответил Вышата. Он поднял голову и глянул на Рюрика.
– И многажды бранил за это Вадима, - вырвалось у Вышаты.
– Он даже заказал Ведуну поминальный камень поискать по рекам, - Тяжело вздохнув, вспомнил посол Гостомысла.
Рюрик слегка вздрогнул.
– Они бы не тайничали со своими машинами, ежели бы вы повременили со своими требованиями, а вы вот уже который раз заставляете нас обороняться или биться с вами, - медленно, чётко выговаривая каждое слово, молвил князь.
Вышата промолчал, приняв долю вины и на себя. Он опустил плечи, голову и, поникнув, ждал следующих вопросов.
– Что было потом?
– Потом Гостомысл с Вадимом вынуждены были скрываться от твоего справедливого гнева, чтобы не выдать в твои руки тех, кто убил Синеуса и Трувора, - с досадой ответил посол, не поднимая головы и не глядя на князя. Он чуял, что Рюрик и так всё ведает, и рассердился на его лишний, как ему показалось, вопрос.
Рюрик понял его досаду, но, идя своим ходом в этой беседе, зло спросил Вышату:
– А почему теперь им понадобилось чернить меня?
– Сие не им, а ему - Вадиму!
– резко поправил Вышата князя, вскинув голову, и, не дав хода его поднимающемуся гневу, быстро добавил: - Гостомысл долго уговаривал Вадима смириться, но тот оказался глух.
Все присутствующие настороженно слушали Рюрика и Вышату, стремясь понять смысл их беседы. И тут в разговор вступил Дагар. Он сидел за спиной посла, и вопрос его подействовал на Вышату как удар хлыста.
– Ты ведал об их разговоре?
– Да, - обернувшись на голос Дагара, ответил Вышата.
– Шла ли эта клевета от Гостомысла?
– резко спросил Рюрик.
– Нет, - стараясь быть как можно более убедительным, ответил Вышата, повернув голову в сторону князя, и добавил: - Я сам сие услышал только здесь. Гостомысл бы упредил меня, - в раздумье, как-то растерянно протянул он и горячо заверил: - Я низа что бы не поехал сюда, коли ведал бы об этом ранее.
Все молча уставились на Рюрика, ожидая решения.
– О чём он просил тебя, когда посылал ко мне?
– спросил сурово князь.
– Не допустить, чтобы Веско разрушил мирный дух посольства нашего, горестно отозвался посол, не поднимая глаз на Рюрика. Осадить, коли надо будет, Вадимова посла. Ну, а главное, уговорить тебя опять расчленить дружину, - тихо и виновато, но вместе с тем и безнадёжно упрямо договорил Вышата.
Военачальники возмущённо загудели. Рюрик взмахом руки восстановил тишину, а Вышата устало продолжил, ни на кого не глядя:
– Ладога гожа вышла, но краевые города оголены: кривичи, весяне и меряне тревожатся, сам сие должен понимати: их охранять-то некому! воскликнул он, поднял голову и бесстрашно посмотрел Рюрику в глаза.
– Всё
– с досадой прервал его Рюрик.
– Но Беско очернил меня!
– Хлёстко бросил он.
– Зачем?! Ты же ведаешь сие!
– уверенно воскликнул князь.
Вышата тяжело вздохнул и опустил голову.
– Вадим надеется на… смуту во твоих дружинах, я так чую. Не приведи, Святовит, к этой страшной беде, - вдруг рассеянно проговорил он и широко раскрытыми глазами уставился на варяжского князя.
– К какой?!
– метнулся к нему Рюрик.
– Распустить сию молву по тем городам, где сидят твои люди, да по Новгороду, - медленно и удручённо пояснил Вышата, не сводя с князя глаз.
Рюрик тяжело дышал: "Вот миг, когда надо проявить волю и решимость!" Он повернулся в сторону главы ладожской общины и крикнул:
– Что молвишь на сие, ладожанин Мирошко? Старейшина ладожан молча опустил голову. Рюрик понял, что он поверил каждому слову Вышаты, и потому продолжил зло:
– В такие минуты мы приносим жертвы Святовиту и Перуну и берём мечи в руки!
– И, взмахнув рукой, вынул меч.
Военачальники, вняв призыву своего князя, встали, вынули мечи и, держа их правой рукой, вскинули вверх;
– Мы готовы, князь, отомстить за твою поруганную честь и за кровь наших дружинников!
– торжественно произнесли они традиционную клятву.
– Да будет так!
– троекратно повторили все хором.
Рюрик с горящими глазами выслушал клятву и приложил рукоятку своего меча к разгорячённому лбу. Простояв мгновение с закрытыми глазами, он опустил меч и решительно вложил его в ножны. Военачальники повторили его движения и, следуя повелительному жесту его руки, сели на свои места.
Вышата низко склонил голову. Происшедшее повергло его в ужас. Никто не говорил ни слова. Все чего-то ждали. Рюрик почувствовал, что необходимо раз рядить эту гнетущую тишину.
– Мирошко, ты что-то ещё хотел сказать?
– взволнованно обратился он к старосте ладожан.
– Говори! Мирошко встал, вытер вспотевший лоб, беспомощно развёл руками и хрипло заговорил:
– Я уж молвил… Вадим зело зол на тебя, ибо ты круче умом вышел против него. Он когда-то храбро бился с норманнами - его и призвали княжить в Новгород, - пояснил ладожанин и продолжил: - Но силы его на все наши обширные земли не хватило. Тебя позвали.
– Все почувствовали, как вновь сгущается напряжённость в гридне. Ладожанин поперхнулся, откашлялся и угрюмо продолжил: - Мы надеялись, что у вас с Вадимом сложится крепкий союз, а у вас вышла распря.
– Люди на скамьях зашевелились, приглушённый шёпот прошёлся ветерком промеж варягов. Мирошко повысил голос.
– Лютится Вадим и не успокоится, пока не погубит тебя любым путём, как ястреб своего соперника.
– Он посмотрел на Рюрика и безнадёжно изрёк: - Это ясно всем; Затем Мирошко оглядел военачальников, убедился в том, что они внемлют его словам, и добавил: - Но прошу всё же, варяжский князь, будь осторожен, не лей много нашей крови, тебе потом жить среди нас! А мы, ладожане, привыкли добрую думу о тебе иметь. Ведаем, несправедливо не поступишь!
– горячо воскликнул Мирошко и хотел было даже обнять Рюрика, но тот остановил его, сделав вид, что не замечает порыва ладожанина.