Рюрик
Шрифт:
– Да! Но ты забыл про вешнее половодье, а из-за него путь всегда труднее, - решительно напомнил старик и с сожалением глянул на своего повелителя.
Рюрик нахмурился: "Слуга прав. Весна шла глухая, затяжная. Это и понятно: зима была сырая и снежная. Воды и поныне много везде, хотя и цветёт месяц травень".
Юббе нетерпеливо заёрзал на широкой скамье: наконец-то минуло мучительное молчание, и все говорят, словно отходя душой, откровенно, открыто.
– Ну, хорошо, - тихо согласился Рюрик, - так сколь же дён надо прибавить ещё?
– передразнив слугу, но уже спокойнее, спросил он.
– Ещё… дён пять!
– нерешительно предположил
– Так будеве вернее, - добавил он смущённо и почему-то по-словенски.
– Вернее… - проворчал Рюрик.
– Тебе дай волюты и месяц готов будешь ждать!
Гости снова засмеялись.
– Ну, тогда хоть дня два подождать надо… не гневаясь, - тихо проговорил слуга и развёл руками.
– Не хотите верить, - и он выразительно посмотрел на князя бойких фризов, - как хотите. Что вам слушать советы стариков!.. Что с вас возьмёшь?..
– проворчал он.
Юббе выпрямился, словно принимая вызов старого слуги.
– Я спрошу его?
– обратился он к Рюрику, медленно выговаривая тяжёлые рарожские слова.
– Конечно, - разрешил тот.
– Как часто ты бывал у волохов? Ведь путь туда очень труден!
Руги вспыхнул и с обидой и гордостью доложил:
– В молодости, с торгом - каждую весну… Потом, как ранили в ногу, реже.
– И… в какой же ты срок справлялся?
– продолжал задавать ему вопросы знатный фриз.
– А это - какой дорогой добираться… - бесхитростно протянул слуга.
Юббе мягко улыбнулся: он бывал у волохов, приходилось справляться разными дорогами, но больше двадцати дней, считая и время торга, на это не уходило. А с тех пор, как Рюрик послал солбу [48] к волохам, истекал уже двадцать второй день, а надобе [49] послы ещё не вернулись.
– Да, - соглашаясь с князем фризов, проговорил хромоногий Руги, - дён двадцать на это уходило. Юббе утвердительно кивнул головой:
– Вот именно!
48
Солба (слав.) - посольство, посол.
49
Надобе (слав.) - домой, назад.
– Так я же говорю, - дорога нонче плоха, - удручённо вздохнул Руги.
– Это верно, - в тон ему сказал знаменитый пират и перевёл взгляд на Рюрика.
– Хорошо, Руги, два дня я жду и не буду гневаться, как ты советуешь, но если они не прибудут наутро третьего дня… - в сердцах проговорил Рюрик и, взмахнув рукой, продолжал: - Я не знаю, что со мной будет!
Он сжал кулак и с силой стукнул им по столу. Огромный семисвечник дрогнул от удара. Пламя свечей колыхнулось, затрепетало, как бы негодуя, но через мгновенье успокоилось.
Юббе и Руги беспокойно переглянулись. Рюрик смутился.
– Руги, вели подавать ужин, - справившись с волнением, охрипшим вдруг голосом попросил он.
Старый кельт охотно повиновался: хромая, он быстро пересёк гридню, открыл дверь и крикнул вглубь коридора:
– Подавать князю ужин на десять людей!
Затем и сам вышел из гридни.
Тяжёлая дверь гридни через некоторое время отворилась, и двое дворовых втащили объёмистую деревянную кадь с водой. Ловко
Князья заторопились.
Вид слуги, торжественно застывшего возле священного котелка, взволновал обоих. Они быстро омыли руки и лицо в кади, молча утёрлись полотенцем и тихо подошли к котелку, который пользовался особым уважением у венетов, словен и кельтов. Минуту помолчали, стоя возле священного котелка и думая каждый о своём: Юббе - о трудностях своего визита, а Рюрик молил богов Святовита и Перуна послать ему побольше воинов и как можно быстрее.
Руги поклонился котелку последним. Он тихо пробормотал какие-то слова этому символу жизни рарогов, затем покрыл его убрусом и, словно погладив, ласково провёл по котелку рукой.
– Вот и все!
– облегчённо вздохнув, сказал старик.
– Что?!
– неожиданно грозно спросил Рюрик, встав.
– Что ты сказал?
– Что ты, Рюрик!
– не обидевшись, удивился старик.
– Это я поблагодарил богов! Прости меня, старого!
– Кельт прижал морщинистую руку к сердцу, смиренно склонил седую голову перед дорогим ему князем и огорчённо подумал: "Святовит всегда не вовремя посылает мне какие-то странные слова. Такой важный бог, а всегда спешит…". Но уже в следующее мгновение Руги содрогнулся: "О чём я, старый пёс, думаю?! Что значит - бог и спешит?! Как вселились эти мысли в мою грешную голову?!"
Он закрыл глаза, чтобы скрыть смятение души от всех и прежде всего от своего князя - "князя-дитяти", как любовно он называл Рюрика про себя, но услышал жёсткое шуршание пурпурной накидки знатного фриза и разомкнул мокрые веки.
Преданный слуга и с закрытыми глазами в любое время мог определить, что делает его князь. Рюрик, словно обиженный ребёнок, молча сел за стол и обдумывал вырвавшиеся из уст кельта пророческие слова. Он знал, что неожиданные откровения в уста старых, малых и особо избранных людей вкладываются богом и только богом. Об этом ему давно поведали жрецы. Об этом ему постоянно твердит и его любимая жена Руцина.
"Значит, и Святовит… ведает… мой скорый конец!" - Рюрик так углубился в свои мрачные думы, что не заметил, как поднялся с широкого, массивного табурета, распростёр над столом руки и разжал пальцы…
Юббе наблюдал за быстро меняющимся выражением лица рарожского князя. Его, как и Рюрика, поразило откровение, высказанное устами старого слуги, но он постарался не выдать своего волнения. Он расстегнул драгоценную фибулу с крупным изумрудом и широким, небрежным движением сбросил с плеч пурпурную накидку. Улыбаясь, он уже готов был заговорить с Рюриком, вернуть его из той тьмы, в которую князь погрузился. Слова уже были на кончике его языка, но в это время широко распахнулась тяжёлая дверь гридни и двое слуг внесли обильное и горячее угощение.