Рюрик
Шрифт:
Князь мотнул головой, с болью отгоняя воспоминания об отце, и глянул исподлобья на друида солнца.
Бэрин справился со смущением куда быстрее, чем сам ожидал. Он потёр шею - после цепких пальцев Рюрика она побагровела - и просто, буднично проговорил:
– Если ты получишь Аскольда просто так, без испытания, то он первый будет смеяться не только над тобой, но и над всем племенем. А во время боя будет беречь силы не только свои, но и всего войска.
– Ещё хуже будет, если я силой отниму его у вас: погубить его вам, друидам, я не дам, - зло, быстро ответил жрецу князь, смахнув мокрые пряди с потного
– А почему ты решил, что на испытании он погибнет?
– загадочно улыбаясь, спросил Бэрин, наблюдая за строптивым риксом, и снова, как ни в чём не бывало, сел за стол.
– Садись-садись, князь! Ты мне очень нравишься, - неожиданно искренне проговорил жрец и опять потёр шею.
– Ну и руки у тебя! Не зря тебя вождь ценит больше нас, друидов, - не без растерянности сознался он и нахмурился.
– Я-то с этим мирюсь, но остальные… за-та-ились!
– доверительно вдруг прошептал верховный жрец и испытующе глянул на князя.
Рюрик сморщился, задев раненую руку, возмущённо повёл плечами, но всё же сел за стол, и вновь на солидном расстоянии от друида солнца.
– Отпусти Аскольда!
– упрямо и устало потребовал князь.
– Его необходимо… попугать!
– вернувшись к взятому в начале разговора с Рюриком лениво-покровительственному тону взрослого советчика, хитрая старая лиса вновь ушла от ответа.
– Как ты этого не понимаешь?!
– Но почему?!
– Игра Бэрина вновь разозлила Рюрика.
– Когда надо сплотиться всему народу в единый кулак и когда это понимают все, и даже гуси, оберегающие двор твоего дома, вы, друиды, как болотные пиявки, ищете себе тёплую ранку и начинаете впиваться в неё. Аскольд - смелый, отважный воин!
– убеждённо добавил князь, и голос его заметно окреп.
– Он показал, на что способен, в учебном бою! Это я виноват! Мои щитки оказались короче… Кого бы не прельстила голая рука в бою? Да я первый отрубил бы её! А он не отрубил! Он только ранил меня, - с горячей искренностью завершил Рюрик.
Бэрин перестал улыбаться. "Если ты действительно думаешь так, а похоже, что это так, - не на шутку призадумался жрец, - то не зря Верцин безоговорочно доверил тебе всю дружину рарогов. От заветов наших богов ты отступаешь, но христианским и иудейским ты следовать тоже пока не хочешь. По-своему хочешь поступать, а к этому боги поначалу относятся с любопытством… Посмотрим, чем же закончится твоё противоборство с богами… Молод ты, князь, и потому хочешь показать, как ты крепок духом", - со странным для него чувством растерянности подумал Бэрин и чуть было не изрёк:
"Это плохо для нас, друидов…" - но вовремя остановился.
– Аскольда ты не получишь!
– настойчиво повторил Бэрин и устроил небольшое испытание князю. Он встал, обошёл молча вокруг огромного стола, вернулся на место и несколько раз повернулся вокруг себя с молитвенно возведёнными вверх руками. Широкие рукава его рубахи спустились до плеч, обнажив волосатые руки. Запрокинутое к потолку размалёванное лицо рарожского солнцепросителя изображало ужас, мольбу и непоправимое горе.
– О прекраснейший из богов!
– проговорил Бэрин, казалось полностью отрешившись от окружающего мира.
– Что ты задумал?
– недоумённо спросил Рюрик. Он знал этот особый дар Бэрина - его обращение к богам, всегда
– Прекрати своё кривляние!
– попросил князь.
Друид, не обращая внимания на Рюрика, закрыл глаза и продолжал трагическим голосом:
– О величайший из богов! Освети своими волшебными лучами помутившийся разум нашего храброго предводителя! О могущественный! Тебя молит о помощи твой раб, слуга и помощник…
– Прекрати!
– закричал Рюрик.
– Ты не раб! Не может человек нашего племени быть рабом!
– Твой бедный раб, слуга и помощник в твоих делах на земле рарогов, друид солнца Бэрин, - повторил жрец, не меняя ни тона, ни размеренности, ни весомой трагичности голоса.
Рюрик махнул рукой и встал. Он нарочито шумно и резко вышел из-за стола и направился к порогу гридни.
– …и внемли моим горестным стонам, помоги одолеть безудержную храбрость нашего любимого князя, ибо войско доблестных рарогов, русичей, венетов, славян, фризов и волохов может осиротеть…
– Что ты мелешь?
– возмутился Рюрик, пытаясь открыть тяжёлую дверь гридни.
– Выпусти меня отсюда!
– не справившись с дверью, потребовал князь.
– …О великое светило! Пролей свой божественный свет на его горячую голову, чистую душу и незапятнанную совесть!
– всё так же горячо и искренне продолжал Бэрин.
– Скажи этому младенцу от меча, - просил своего покровителя жрец, не глядя на князя, - что чёрный волох, который так предательски ужалил его в учебном бою, ещё отомстит князю рарогов за чистоту его помыслов! Люди - звери!
– хмуро пояснил жрец бога солнца и зло добавил: - Они не прощают доброту помыслов другим! Скажи этому неугомонному коннику, что за поругание совести нужно платить тем же!
– Жрец вдруг резко остановился и хрипло выкрикнул: - Скажи, о великий и мудрый! Скажи ему! Вразуми его!
Рюрик, так и не сумев открыть дверь, дослушал всю речь жреца и хмуро обдумывал её.
Бэрин ещё несколько мгновений простоял с закрытыми глазами и молитвенно вознесёнными вверх руками. Медленно отходя от божественного вдохновения, он, казалось, забыл о присутствии князя.
– Если бы у меня сейчас под рукой был бык, я подарил бы его тебе для жертвоприношения за твоё слово-знание!
– хмуро проговорил Рюрик, со странным чувством наблюдая за состоянием жреца: - О боги! Ты! Вытираешь слезы?! Неужели же у тебя не иссяк ещё их благодатный источник! Я не удивился бы, если такое случилось с друидом Вальдсом.
– Рюрик постарался произнести эти слова как можно ехиднее, хотя сам уже понимал, что речь Бэрина застряла у него в сердце занозой.
– Рюрик, ты на опасном пути!
– медленно и внушительно молвил Бэрин, стараясь не обращать внимания на ехидство молодого князя, хотя это ему давалось с трудом.
– Как рано ты лишился отца!
– с сожалением воскликнул вдруг жрец, успокаивая себя этим доводом.
– Ни слова об отце!
– крикнул Рюрик так зло, словно его полоснули острой секирой ещё раз.
– Почему?
– невозмутимо и тихо отозвался жрец и повернул к князю своё вдруг похорошевшее лицо.
– Ты думаешь, ежели я не имею детей, то бесконечно порочен и ни к кому не могу испытывать отцовские чувства?