Рюрик
Шрифт:
— Вы… все заодно?! — прохрипел он в лицо знатного боярина. — Против меня?! — прошептал Власко и угрожающе протянул руку к вороту Домославовой перегибы.
— Не играл бы во свое время княжьим-то шеломом! — увернувшись от злого рывка Власко, спокойно напомнил ему Домослав.
— Я думал… — перебил его Власко и тут же замолчал: он думал, что княжий шлем всегда будет под рукой: захотел — надел, не по нраву — снял… Он отстранился от Домослава, отца и замолчал.
В это время четыре всадника поравнялись с почетным помостом.
Власко тяжело
Домослав с трудом приподнял Гостомысла, и оба старика с видимой надменностью уставились на варяжских полководцев.
Власко не захотел вглядываться в лица победителей и угрюмо смотрел мимо них.
Рюрик осадил коня. Еще при въезде в город его дивила эта неожиданная парадность встречи. И сейчас, когда он увидел деревянный помост в центре улицы, а на нем всю новгородскую и союзную знать словенских племен, их настороженно застывшие лица, он не сразу понял, что все это значит.
Волновались все. И заметнее всех — старик Гостомысл. Обернувшись в сторону Домослава и Золотоноши, затем в сторону Власка и уловив его ярость, но не ответив на нее и жестом, он слабым хриплым голосом проговорил:
— Да восславим князя великого, Рюрика Новгородского, за победу над северным врагом!
Рюрик не поверил своим ушам.
Дагар, Олаф, Кьят и Гюрги заскрежетали шлемами, покосившись на своего князя.
Вся процессия дружинников затихла.
— Три месяца тяжело билась дружина великого князя Рюрика с врагом то в Камнях высоких, то в снегах холодных! — чуть окрепшим, но все таким же взволнованным голосом продолжал Гостомысл, взяв при этом Власку за руку и сжав ее, насколько хватило сил.
Власко удивился, Хмуро покосился на отца, но руки не вырвал.
— Так прими, великий князь, в дар от Новгорода за доблесть, за расширение земель наших, соболиную сустугу, и да хранит бог Святовит твое дорогое здоровье! — хрипло прокричал Гостомысл.
По рядам встречавших и прибывших пронесся одобрительный гул.
Рюрик понял наконец все. Впервые здесь, у словен, ему не надо защищаться. Впервые надо принять славу и благодарность. Он слез с коня. Взволнованно одернул кольчугу, по привычке подтянул подлокотники и медленным тяжелым шагом направился к помосту.
Народ загудел, закричал:
— Слава великому князю Новгорода!
— Храни его, Святовит!
— Молодцы, варяженьки!
Рюрик преодолел крутую лестницу и подошел к Гостомыслу.
Бояре расступились перед ним, улыбаясь, но ревниво наблюдали за каждым жестом обоих правителей.
И Гостомысл протянул дрожащие руки навстречу великому князю.
— Славлю тебя за храбрость и победу, сын мой, — тихо и проникновенно проговорил он, глядя в пытливые глаза варяга, и все увидели, как по полному, но уже старому, а некогда такому горделивому и столь хитрому лицу новгородского посадника полились неудержимые слезы.
Улыбки слетели с лиц бояр, и все уставились на Власку. В который раз они слышат из уст посадника это непонятно-ласковое «сын мой», но не по отношению к законному сыну, а по отношению
Рюрик вгляделся в лицо Гостомысла, в ласковый взор его заплаканных глаз, в трепетные старческие руки, держащие драгоценную сустугу, и невольно прошептал:
— Благодарю, отец! — Он наклонился к новгородскому владыке и ощутил на своем лице его мокрые губы.
— Ты достоин этой награды! — прошептал опять Гостомысл, не замечая своих слез, и бережно вложил в руки Рюрика знатную одежду.
Великий князь низко поклонился посаднику, затем так же низко поклонился и боярам и опять обратил внимание на затаенность и настороженность их поз и лиц.
Власка не видно из-за Полюды. Домослав тесно прижался к Золотоноше и Полюде. Мстислав сделал шаг в направлении к знатному кривичу Лешку и тем самым дал понять варяжскому князю: немедленно спускайся вниз.
Рюрик поклонился Мстиславу и быстро покинул помост.
Народ шумел, кричал, бросал цветы на дорогу, а кто-то даже попытался надеть на голову Рюрика можжевеловый венок.
Князь неловко отмахнулся.
Человек не понял, в чем дело, подобрал венок и опять надел его на шлем князю.
Рюрик перестал сопротивляться. Молча сел на коня, перекинув через круп соболиную сустугу. На вопрос Дагара: «Что случилось?» — едва слышно бросил: «Потом!» — и молча тронул коня.
Вплоть до самого конца Северной улицы дружина Рюрика ехала медленно и торжественно, под ликующие возгласы толпы. Словенки, разодетые в нарядные сарафаны, пели в честь варягов заславные песни и водили хороводы, осыпая березовыми листьями победителей, явно не желая отпускать от себя видных мужчин.
Но вот Северная улица закончилась узкими столами, заставленными бочонками с настойками, едой и деревянными резными кубками. Раздалась веселая команда, и дружинники шумной гурьбой окружили эти столы.
— За великого князя Северной Руси! — воскликнул вдруг кто-то громким голосом, и Рюрику подали большой кубок с вином.
Князь оглянулся на глашатая и узнал в нем молодого боярина, надевавшего на его голову можжевеловый венок.
— Может, назовешь себя, красный молодец? — обратился к нему Рюрик, принимая кубок и думая: «А надо ли пить-то?» — и вгляделся в лицо глашатая. Лицо боярина — открытое, улыбающееся, приятное. Рюрик не мог сдержаться и улыбнулся человеку.
— Домославич я, — ответил тот и бодро предложил: — Пей, наша брусничная только во здоровье идет! Яд мы в ее не пущаем, — все так же, улыбаясь, проговорил сын Домослава и первым осушил кубок.
— Дагар! Выпьем за победу! — весело обратился Рюрик к другу, слегка покраснев.
— Выпьем! — охотно согласился меченосец и приподнял кубок.
Все полководцы шумно присоединились к великому князю и дружно осушили кубки.
Закусывая, Рюрик заметил, как к Домославичу подошел высокий, тоже, видно, знатный, молодой словенский боярин и что-то шепнул ему на ухо.