Рюрикович
Шрифт:
Она ничем не ответила, но её взгляд был гораздо громче иных криков. Они с Шуйским прошли дальше и уселись в первых рядах, словно для Шуйского было важно подчеркнуть своё первенство всегда и везде.
Примерно также рассуждали и Романов с Бельским, которые устроились чуть ли не рядом с Шуйским и Собакиной. На меня они не обратили ровным счётом никакого внимания, я тоже
Бесстужева и Карамзина прибыли вовремя. Они поблагодарили Годунова за то, что тот занял места. Бесстужева скользнула по мне насмешливым взглядом победительницы. Я же подмигнул в ответ. Да уж, соблазнительница начала думать, что царевич у неё уже в кармане. Как всё-таки предсказуемы дворянские дочки…
Курбский приветливо помахал нам рукой, сидя немного в стороне. Я помахал в ответ и кивнул на вытянутый вверх большой палец. С этим князем мы явно найдём общий язык.
Когда все собрались, началась торжественная часть. На сцену вышли преподаватели, а следом вышел и ректор училища, сорокалетний мужчина с напрочь выбеленными сединой висками.
Вперёд вышел самый старейший преподаватель Царского училища. Под его руководством обучилась не одна тысяча доблестных воинов. Он вздохнул, обвел зал слезящимися глазами, а потом откашлялся и неожиданно молодым голосом поприветствовал всех присутствующих. Нестройный хор приветствий был ему ответом. Дальше прозвучала речь, в которой была подчеркнута важность службы Отечеству. Причем важность была как у пехоты — рыцарей полей, так и у кавалерии — крылатых всадников. В любом отделении нужно служить, не жалея своей жизни. После преподаватель освободил место.
Встав за трибуну, ректор сказал, что на основе рекомендаций, а также по данным из школ и прочих учебных заведений каждый жилец будет направлен в то отделение, которое ему будет больше присуще. Если жилец откажется от отделения, то он будет отчислен, поскольку военная служба и военное обучение не терпят личных хотелок.
Все согласились с последним утверждением. После этого ректор начал читать имена. Названные поднимались с места, ректор говорил отделение. Названный кланялся и садился на
Шуйский оказался в крылатых всадниках. Даже ничем не выдал своего отношения к выбору. Собакина тоже оказалась в этом отделении. Карамзина, Бесстужева, Курбский… Да даже Романов с Бельским — все они оказались в крылатых всадниках!
Дошла моя очередь.
— Рюрикович, Иван Васильевич! — прозвучал голос ректора.
— Я! — встал я со своего места.
Ректор замялся, смотря внутрь папки. После этого он спросил:
— А вы вместе с Годуновым, Борисом Фёдоровичем поступаете?
— Так точно! — отчеканил я.
— Не могли бы вы подойти?
Вот это предложение было странным. Нас должны были назвать, направить и потом бы мы сели. Что-то не так?
Я кивнул Борису, тот растерянно посмотрел на меня. После этого мы двинулись к сцене. Выйдя на постамент, приблизились к ректору. Тот почему-то нахмурился. После этого произнес:
— Рюрикович Иван Васильевич и Годунов Борис Фёдорович…
В это время залетевшая с улицы муха села мне на нос и мне пришлось в нарушение субординации взмахнуть рукой, сгоняя её с аэродрома. Чуть звякнул браслет мальчишки, которого мы спасли от молниевичков. Митя его кажется звали.
Ректор вздрогнул, как будто я замахнулся на него. Его взгляд приковался к браслету. После этого он спросил:
— Позвольте поинтересоваться — откуда у вас это?
— Это? — я поднял руку, показывая браслет. — Один мальчик подарил. В благодарность за спасение…
— Так это вы… — глухо проговорил ректор.
Он опустил взгляд на папку, потом вздохнул, скомкал лежащий там лист бумаги и произнес:
— Рюрикович Иван Васильевич и Годунов Борис Фёдорович приняты в царскую кавалерию. Добро пожаловать в крылатые всадники, сынки!
— Служу Отечеству! — гаркнули мы с Годуновым почти одновременно.
— Служите, — кивнул ректор, а потом мягко улыбнулся. — И спасибо за сына и жену, Иван Васильевич…