Рыжая бестия
Шрифт:
– Степа-па-па. – Она наклонилась через стол, и он увидел ее соблазнительный бюст. – Из-за сексуальной распущенности ты теперь пойдешь по миру! Судебные приставы тебя в покое не оставят.
Матвей не стал возражать, что сексуальная распущенность в некотором роде присуща вертлявым девицам из лаборатории. Люди сегодня, как сговорившись, винили его в умопомрачительном сексе, пугали судебными приставами и ругали.
– За любовь не судят! – многозначительно изрек Степанов и отклонился на всякий случай подальше от соблазнительницы.
– И ты их всех любил?! – искренне удивилась
– Почему всех? – пожал плечами Степанов. – Только двух: ту и эту.
– Так получается, что они у тебя матери-героини? – прикинула Эллочка. – За это, я точно знаю, полагается какая-то надбавка и льготы на проезд.
– Кто?! – обалдел Степанов.
– Матери твоих брошенных детей, – пояснила Эллочка и рассказала про щит с социальной рекламой.
– Этого не может быть, – прошептал бледными губами Матвей и кинулся на улицу.
К неописуемому восторгу коллег, которые не успели хорошенько разглядеть фотографию, Матвей бросился на стекло и попытался процарапать его ногтями. Он сразу узнал себя, такой его физиономия выглядела в минуты отчаяния. И кто-то этим отчаянием воспользовался. А подпись?!
Матвей уставился на плакат «Не проходите мимо» и замер. Это он алиментщик?! Так вот о чем говорил ему начальник.
– Ничего, ничего, если солнце будет на него светить, через неделю-другую выгорит, – утешил его один сотрудник.
– А, – с вожделением глядя на Степанова, заявила другая, – попался, так отвечай! Кукушка с яйцами!
– А что? Хорошо получился, так искренне и неподдельно человек огорчен. Я вам как специалист говорю. Я пять лет подряд вел фотокружок в оздоровительном лагере. Пять лет! В смысле, что лето, а не лет.
– Мне кажется, левый глаз у него косит…
– И губа нижняя как-то странно оттопырена, уж не фотошоп ли это?
Матвей поскреб ногтем по стеклу, глядя на себя разнесчастного, повернулся и уныло побрел обратно в контору.
– Степанов! Не переживай! Где наша не пропадала.
Поддержал Матвея только Григорий Стаеросов, который сам платил алименты трем женам и пятерым детям. Матвей ничего не сказал. Но он не собирался сдаваться. Он запомнил номер телефона рекламного агентства. Сейчас он позвонит им и потребует справедливости!
Чтобы избежать лишних пересудов, Матвей взял телефон и закрыл дверь. Но это не помогло, услышав, что за рекламу полностью заплачено и ничего сделать нельзя, он заорал как паровозный гудок. Бросил трубку и побежал к боссу. Босс не поверил заявлению Степанова, что тот имел только секс и ничего больше. Он попытался успокоить Степанова и рассказать тому, что именно от секса появляются дети, но Матвей ничего слушать не хотел и пытался биться головой о стену, доказывая, что Репина только хотела ребенка, и он бросил ее не в положении. На шум прибежали Стаеросов и Эллочка. Им удалось увести Степанова от начальника, но по пути к себе тот внезапно ринулся на улицу и вцепился в щит.
– Требую справедливости! – кричал Матвей, вырывая столб из цемента.
– Милиция! Убивают! – закричала какая-то слабонервная дамочка, остановившаяся рядом со стендом и заинтересовавшаяся алиментщиком.
Милиция приехала, когда Степанов наконец-то вырвал
Матвей прищурился и вспомнил, что та приходила в час ночи, в два и пять утра, чтобы высказать свое недовольство шумом и криками, которые доносились из соседней квартиры и мешали ей спать.
Прикинув в уме, сколько у него осталось денег и хватит ли их на новый фотоаппарат, Матвей успокоился. Хватало. Старушенция не уйдет от расплаты! Он положит ей перед дверью кучку дерьма, а когда та наступит в него, запечатлит этот момент. А после бабуля увидит себя на стенде социальной рекламы…
Напевая любимую песню про блоху, Степанов с хищным выражением лица отправился в обезьянник. Бомж Николай Алексеевич на всякий случай от него отодвинулся. А приглядевшись к свежему нарушителю правопорядка, увидел его сходство с маньяком, орудующим в спальных районах. Маньяк совращал женщин, обещая на них жениться, после чего исчезал с похищенными сковородками с антипригарным покрытием.
Оперативник, услышав версию Николая Алексеевича, хмыкнул: мол, чего только не покажется с пьяных глаз. Но, приглядевшись к умиротворенному будущим злодеянием Степанову, задумался над словами лица без определенного местожительства. А спустя минуту позвонил начальству.
Хорошие подруги бывают разными. Одни держатся в стороне, не позволяя себе вмешиваться и портить жизнь доверяющему человеку, другие нахально лезут с вопросами и советами, нисколько не мучаясь совестью, что на их вопросы нет ответов. Ксения не переставала охать и ахать по тому поводу, что Марьяна до сих пор еще остается на перепутье и выбирает, с каким попутчиком ей дальше следовать по жизни.
Ксения решительно предлагала выбросить Степанова из головы, насладившись целиком и полностью последней местью. Она потащила Марьяну к позорному столбу алиментщика Степанова, чтобы та, увидев реакцию нормальных людей, успокоилась и переключила всю свою энергию на новый объект.
– Этот ненормальный вырвал столб с зацементированным корнем, – на вопрос подруг, куда делась социальная реклама, пожал плечами официант в блинной. – Его в обнимку с этим столбом отвезли в милицию. Видно, парню столб был чем-то дорог.
– Ага, – кивнула Ксения, – дорог. А что за парень?
– Теперь его все тут знают, – ухмыльнулся официант. – Прозвище у него Алиментщик. Только он еще не вернулся. Заказывать будете?
– Да, оладьи со сметаной, – сказала Марьяна и добавила: – Четыре порции! Отметим этот день как всенародный праздник.
Из окна блинной был виден развороченный асфальт, красноречиво свидетельствующий о могучей силе Матвея Степанова.
– Ты его допекла, – вздохнула Ксения. – Я не удивлюсь, если он вернется и тебя убьет.