Рыжая кошка
Шрифт:
Управляться сломанными пальцами было трудно, и шума получилось больше, чем хотелось бы, но через пять минут замок был порезан на кусочки. Обломки я убрал в рюкзак вместе с резаком, поднял дверь, вошел и опустил ее за собой.
Лампа дневного света моргала, освещая пространство пятнадцать на десять футов со стенами из желтой пластмассы и голым бетонным полом. У одной стены стоял верстак с тисками на обоих концах, под ним — вращающийся табурет, на полках аккуратно разложены инструменты: молотки, ножовки, стамески, уровни, крепежи, рейсшины, бутылки с древесным клеем, баночки с лаком и шеллаком. Все в одном флаконе. У задней стены находился металлический
Она была большая — размером с лежащий на боку холодильник, — но хранилось в ней только дерево: кленовый кап, орех, черное дерево, тиковые доски трех и пяти футов в длину и куски поменьше на дне. Я переместился к металлическому стеллажу, где нашел чистенькие и довольно дорогие электроинструменты — и ничего больше. Отрезной станок был хорошо смазан, однако никаких секретов не хранил, и в пылесосе ничего, кроме небольшого количества деревянной стружки, не обнаружилось. Все укрывал слой пыли. Казалось, здесь уже давно ничего не трогали. К тому времени как я покончил с верстаком, я пришел только к одному выводу: Холли любила дорогое оборудование и прекрасно о нем заботилась. Я затолкал вращающийся табурет обратно под верстак и услышал глухой стук. Снова выкатил его, опустился на колени и заглянул под стол. Без фонарика я бы их не разглядел: две картонные коробки, прижавшиеся друг к дружке возле стены из гофрированного пластика. Я вытащил их и открыл одну.
Она была набита пластиковыми пакетами. Самосклеивающиеся, как пакеты для улик, а в них — сувениры от видеоопытов Холли: предметы вроде тех, что я видел в реликвариях, хотя этим уже не грозило прославиться. Использованные презервативы, чулки, грязное белье (женское и мужское), галстуки, окурки, ватные диски, наволочка, несколько спичечных этикеток, шесть дюймов резиновой трубки (отвратительная находка). Каждый пакет был надписан черным маркером (дата и время), твердым, четким почерком. Я понял, что верхние пакеты, по-видимому, относятся к сеансам с Дэвидом. Хотя утешительно было узнать, что Холли предохранялась во время секса, при виде этих трофеев мне стало неловко, и я отвел взгляд. Я осторожно запустил руку в коробку — не шарил, а только убедился, что там только пакеты с «сувенирами», сверху донизу, и ничего более. Закрыл крышку. Сердце колотилось, я немного подождал, глубоко вздохнул — и открыл вторую коробку.
Здесь хранились реликвии иного сорта. Внутри обнаружился черный нейлоновый футляр на молнии, заполненный пластиковыми конвертами. В каждом конверте по несколько дисков, все надписанные аккуратным почерком Холли: «Интервью номер один», «Интервью номер два», «Интервью номер три» и так далее до 12. И двенадцать внешних дисководов — каждый размером с тонкую книжку. Как и диски, они были надписаны: «31 января, резервная копия», «28 февраля, резервная копия» — и так далее до последнего 31 декабря.
Я сел на табурет и осмотрел камеру. В голове звучал голос Майка Метца: «Просто помни слово „фальсификация“ и будь крайне осторожен». Майку вторила детектив Вайнс: «И бог знает, что вы сделали с уликами». Я топнул по бетонному полу и чертыхнулся.
Глава 34
Клэр
— В последний раз такие судорожные движения я наблюдала у кузена Роджера — зашла в ванную без стука. Роджеру было тогда четырнадцать. — Клэр размотала длинный шарф. — Продолжай в том же духе — и ослепнешь.
— Это работа, — возразил я.
— Роджер в свое время объяснил, что читал интервью в журнале.
— Ты обед принесла? — Чтобы сменить тему, я указал на сумки.
— Да. Холодная кунжутная лапша, кисло-сладкий суп, паровые пельмени и брокколи с чесночным соусом… при условии, что ты сможешь оторваться.
Аппетита у меня не было, но я обрадовался перерыву.
В «Крик селф-стор» я несколько минут смотрел на коробки Холли, а потом послал все к черту. Одну коробку поставил на прежнее место под верстаком, другую вытряхнул и закрыл дверь секции 58 на свой замок. Пустую коробку поставил в мусорный контейнер возле лестницы и спустился на лифте. Рюкзак мой заметно потолстел, однако за конторкой этого, кажется, не заметили.
Дома я включил ноутбук и поставил резервный диск за 31 декабря. С того времени я рылся в файлах и смотрел видео и к приходу Клэр высидел два мучительных часа извращений Холли и Дэвида. Посмотрел сцену, которую нам показали Маккью и Вайнс, а также многие другие сцены и теперь чувствовал себя потным и смущенным. Одно утешало: Дэвид не бил Холли. Как выяснилось, его предпочтения — совершенно иного рода.
Впрочем, утешение было слабым. Я представил, как видео показывают в зале суда: присяжным, прессе, родственникам и друзьям. Представил нарезку из кадров в вечерних новостях. Унижение будет страшным: даже без помощи такого блестящего обвинителя, как Рита Флорес, запись легко превратится в основание для шантажа и мотив для убийства. Если копы видели то, что видел я, их убежденность в виновности Дэвида неудивительна.
Клэр позвала меня на кухню и за обедом рассматривала мои синяки. Прошлой ночью, увидев меня на пороге мокрого, грязного и оборванного, она остолбенела на целую минуту. Потом оделась и пошла со мной пешком в травматологическое отделение на Сент-Винсерт-стрит. «Долбаный псих» — только и прокомментировала Клэр, да и то через два часа, уже когда мы возвращались домой. Я решил, что это риторическое высказывание, и промолчал.
Мы пили чай. Клэр разложила дольки апельсина и китайское судьбоносное печенье. Посмотрела на мои лубки.
— С прошлой ночи ничего нового, — сказал я.
Клэр кивнула.
— Скучный выдался день?
— Такое случается не часто.
— Да? Мне, наверное, везет на это «не часто».
— Работа такая. Бывает.
— Ты словно говоришь о запястном синдроме. Подумаешь, руки устали печатать. Далеко не то же самое, что приходить с синяками и переломами.
— Такое случается…
— «Случается не часто», — перебила Клэр, — «работа такая»… Я на слух не жалуюсь. И не прошу тебя оправдываться. Просто тебе это нравится.
— По-твоему, я люблю, когда меня бьют?
— Нет. — Она улыбнулась. — Вряд ли ты такой извращенец. Я имела в виду твою работу. Ясно же: ты любишь ее до такой степени, чтобы на регулярной основе подвергаться избиениям.
Я пожал плечами:
— На большее я не гожусь.