Рыжая птица удачи
Шрифт:
Мысли прерывает приближающийся звук двигателя. Неужели пора? Пора, вон он несётся… Что ж, поехали.
Хан выкинул недокуренную сигарету и быстро, но не суетясь, подошёл к скутеру. Отлаженная машина включилась с пол оборота. Догоняй, Язва!
То ли легкий полуспортивный скутер действительно развивал большую скорость, то ли ярость Индиго подгоняла его, но он настиг Хана на просеке, километрах в десяти от города. Пока длилась эта гонка, он почти не думал, только одно билось в висках — убью сволочь.
Позади осталась боль клеветы, позади — чувство
Индиго вырвался вперёд, резко развернулся, и скутер встал поперёк дороги, вынуждая остановиться и Хана — его вездеход не мог взять такую высоту, чтобы перелететь препятствие. Индиго даже не вздрогнул, когда вездеход затормозил буквально в десяти сантиметрах от него. Он аккуратно поставил машину на выдвинувшуюся из корпуса опору и соскочил на пластобетонную дорогу.
Зелёные стены джунглей по обеим сторонам не укрывали от жарких лучей Сианы в зените. Хан поднял голову, взглянул сквозь светозащитные очки в небо. Индиго сделал шаг вперёд.
— Погоди, щенок, — будничным голосом остановил его Хан. — Не думаешь же ты, что я совсем кретин?
Нет, не думаю. Ты мразь, но не кретин.
В лицо ему смотрел серебристый ствол боевого лазерного излучателя. Точно такого, как те, что служили им на «Киплинге».
— Я знал, что ты придёшь, Дима, неужели я настолько туп, чтобы не просчитать этот вариант? Что, не нравятся мои сюрпризы?
Он говорил, не вставая с сиденья вездехода. В любое мгновение он мог выстрелить, надавить стартовую клавишу и сорваться с места, снося невесомый скутер. Но Индиго знал, что Хан не сделает этого, пока не скажет всё, что хочет. Хан любил разговоры.
— Убью, тварь, — лаконично ответил он.
Хан рассмеялся своим приятным на слух, отвратительным смехом.
— Из нас двоих излучатель у меня, Язва. А ты слишком торопился, чтобы захватить оружие.
Ника затормозила, едва заметив вдали их машины. Она понимала: хочешь услышать — подойди тихо. Она поставила скутер на обочине, надела перчатки и нырнула в редкие придорожные заросли, успев заметить, что Димка уже стоит на ногах, а Хан всё ещё на вездеходе. Она смотрела только вперёд, поэтому не заметила, как на другой стороне дороги, чуть позади, шевельнулись лианы, пропуская высокую мужскую фигуру, направлявшуюся туда же, куда и Ника.
— Что он тебе сделал, Хан?
Язва изо всех сил старается держаться, но голос его выдаёт — как всегда. Он весь кипит. Судя по всему, беседа с Ревнёвой состоялась непосредственно перед этой встречей, а плохо скрытая ярость Язвы говорит о том, что ничем хорошим для него беседа эта не закончилась.
— Что он мне сделал? — как ощутимо выделяется эта связка «он — мне».
Вопрос не то, чтобы совсем неожиданный, но к этому разговору Хан не готов.
Ты всерьёз спрашиваешь, да? Он — мне? Да ничего. В том-то и дело. Ничего. Он делал для всех всё, раздавал направо и налево улыбки, похлопывания по плечу, одобрительные взгляды, слова благодарности и похвалы. И только для меня у него оставался всегда спокойный равнодушный
Нет, не понимаешь. Ты и раньше-то не понимал, а сейчас тем более. Взгляд прыгает со ствола на моё лицо, оттуда на руку, сжимающую руль скутера, снова на ствол. Думаешь, выстрелю сейчас? Или планируешь, как выбить у меня из рук излучатель? Но ты ни черта не понимаешь.
— Что он мог мне сделать, Дима? Просто… — вдруг хочется сказать это вслух. — Я не люблю, когда я к человеку со всей душой, а он отворачивается, как будто ему гадюку подсовывают.
— Может, потому, что душа такая? — с готовностью отзывается этот щенок, и видно, что ему нравится ощущать чужой гнев. Нет, не доставлю тебе этого удовольствия. Тебе меня не разозлить сегодня.
— Ничего. Моя душа при мне, Язва. А вот где теперь капитанские погоны, власть и слава?
На лице явственно проступает работа мысли. Доходит, а? А вот я тебя выведу сегодня из себя, Дима.
— Ты.
— Я. Неплохая каша заварилась тогда, верно? Всего несколько фраз, неточно переведённых, и такой эффект.
Неважно, что я тогда понятия не имел, чем всё закончится. Неважно, что последнее, что я хотел — это гробануть самого Лазарева. Тебе это знать незачем, Язва. Что случилось, то случилось.
— А всё потому, что Феникс твой излишне самоуверен. Не слушал советов Чернова — а кто такой Чернов, чтобы его слушать, — оставил этого тугодума трусливого на месте, которое мог бы занять и я, с большей пользой для дела. И вот вам результат.
Работа мысли на лице продолжается. Видно, как жажда сложить паззл борется с желанием броситься в драку.
— А сафари это, Хан? Неужели плевок в душу стоит жизни?
Ну да. Знал бы ты, как я старался вывернуться, чтобы этот плевок стоил жизни тебе, а не ему. Но слугой двух господ не все могут работать. Увы, я не Труффальдино.
Медленно закипает холодная, бешеная ярость. Это плохо, руки начинает вести, излучатель вздрагивает, но Язва этого уже не замечает, ему не до ствола.
— Этот цирк был имени тебя. Феникс тут ни при чём. Я для тебя старался, я всё сделал — урс этот подсадной, аптечка-некомплект, прививка невколотая, я всё сделал, чтоб ты сдох в любом случае. Я из шкуры вон лез, чтобы Жертвой пошёл ты, но ты сдрейфил, выбрал, что попроще. Конечно, ты его выследил, конечно, ты его догнал. Скажи, что ты не понимал, за кем идёшь, и я плюну тебе в наглую рожу! — тихо, только не кричи. — Ты его гнал, всё равно что с собаками за ним шёл, и ничего, ни ноги, ни руки не дрогнули. Небось, до последнего сам от себя прятался, гнал мысли — что же тебя ведёт так уверенно за посторонним пацаном по джунглям.
Язва бледнеет, наклоняет голову, будто забодать хочет, но смотрит в глаза, взгляд не опускает. Как кролик на удава.
— У тебя все тормоза отказали, только о своей шлюшке и думал. Кстати, знаешь, как она в эти долги влезла? Нет, Фрог сам не додумался бы, он при упоминании твоего друга терял волю и соображалку. Я его понимаю, там есть чего бояться. Только не мне. Ты хоть сейчас соображаешь, кто на вас этот долг навесил?
Глаза под спутанными чёрными прядями вспыхивают.
— Ты.