Рыжая Соня и ветер бездны
Шрифт:
— Откушайте сперва нашей похлебки. А вот здесь, в тряпице,— лепешки.
— Когда ты приучишься приносить хлеб в чистой тряпке,— проворчал Ментаптэ, однако принял подношение и принялся поглощать его. Он изрядно проголодался.
— О, господин, я буду делать все, как ты велишь… А ты не забудешь меня в своей великой державе Сета, не так ли? Ведь ты не забудешь маленького Биджаза, который воровал для тебя продукты, чтобы ты мог спокойно изучать свои великие книги?
Ментаптэ невнятно промычал что-то. Маленького кого слугу это отнюдь не смутило. Он давно привык вести долгие бессвязные монологи, почти не надеялся услышать
— Ну, господин, продвинулся ли ты в постижении своей тайны?
— Какое тебе дело, червяк? — отозвался, наконец, Ментаптэ, отодвигая от себя пустой горшок.
— Большое дело,— возразил, ничуть не смутившись, Биджаз.— Ведь это я направил сюда рыжую девку…
Ментаптэ заметно вздрогнул.
— Она ведь была здесь, не так ли? — продолжал человечек.— Она входила в зал жертвоприношений и глаза Сета видели ее?
— Да,— ответил, наконец, Ментаптэ.— Почем ты знаешь, что она — та, кого мы ищем?
— О, господин! Ты сказал «мы»! Я счастлив! Воистину, мы двое — ты и я — мы последняя адепты великого бога, и мы вместе ищем…
Ментаптэ топнул ногой:
— Не забывайся, насекомое! Помни, кто ты и кто — я.
— Слушаюсь и повинуюсь.
Биджаз схватил пустой горшок, прижал его к животу и согнулся в низком поклоне. Однако исподлобья он поглядывал на Ментаптэ, и если молодой жрец мог видеть глаза маленького слуги, он бы глубоко задумался: Биджаз явно насмехался.
— Она остановилась в «Веселом вепре», господин,— добавил маленький слуга, пятясь спиной к выходу.— Там ты найдешь ее… если поделаешь.— Биджаз нащупал спиной дверь и открыл ее. Полоска вечернего света проникла в полутемную комнату.
Ментаптэ понял, что день миновал и приближается ночь.
— Выслушай напоследок совет ничтожного насекомого, господин, — прошелестел голос маленького чернокожего слуги уже из-за двери,— привяжи эту рыжеволосую сучку к себе. Привяжи ее к себе тем, чем обычно привязывают сучек… Заставь ее полюбить себя.
Ментаптэ швырнул в дверь туфлей. Дверь беззвучно затворилась.
* * *
Соня проснулась среди ночи оттого, что в комнате кто-то был. Не выдав своего пробуждения ни единым движением, она несколько мгновений лежала совершенно тихо, стараясь даже дышать, как спящая. Да, инстинкт не обманул ее: В гостиничной комнатке на втором этаже действительно затаилась какая-то темная неясная тень. Очень осторожно Соня нащупала кинжал, который хранила под подушкой. Холодная сталь успокаивающе легла в ладонь. Теперь девушка почувствовала себя куда увереннее.
Резким движением она вскочила на ноги, держа перед собой кинжал.
— Кто ты? — крикнула она тени.
Тень метнулась из стороны в сторону, словно ища спасения. Соня колебалась: метнуть кинжал и пригвоздить незваного гостя к стене! Убить? Поймать живым и допросить? Если это всего лишь местный воришка, нелепо будет лишать его жизни за попытку обокрасть путешественника — к тому же такого, как Соня, почти неимущего.
Неожиданно тень глухо, жалобно застонала, протянула к Соне руки и упала на колени.
Соня отступила на шаг, все еще держа кинжал наготове. Она опасалась ловушки.
— Что тебе нужно? — повторила она.— Кто ты?
— Соня…— прошептал тихий голос, от которого у Сони по спине побежали мурашки. Ледяной ужас стиснул ее сердце. Ей показал, что она узнала голос из сновидения — Голос
— Клянусь Кобылицей! — воскликнула Соня — Исчезни, тварь!
— Со…— прошелестел голос.
И внезапно ощущение чужого присутствия оставило Соню. В комнате была она одна. Темная тень исчезла.
Проклятье! Опять сон? Соня уколола себе палец кинжалом и вздрогнула, ощутив боль. Да нет же, это явь! Но куда исчезло существо, которое обращалось к ней по имени?
Достав трут и кресало, Соня зажгла маленькую Глиняную лампу, скудно заправленную плохим рапсовым маслом. Комната озарилась слабым дрожащим светом. Здесь действительно никого не было Ставни закрыты и заперты изнутри на щеколду, дверь тоже не открывается с первого толчка, хотя замок, конечно, слабенький… Какие глупости! Нет здесь никого. Да и какой вор, простите, залезет в комнату, где заведомо спит хозяин того имущества, которое бедняге вздумалось прикарманить? Кражу лучше совершать днем, пока путник отсутствует — торгует, покупает или бродит по улочкам Кароса, где ох как есть на что поглазеть… Почудилось. Да, Соня перепутала сон с явью. Вот единственное объяснение всему, что с ней случилось.
И отчасти успокоенная этой мыслью, она снова села на кровать и убрала кинжал под подушку. Надо погасить лампу и ложиться спать. А завтра… Завтра она, пожалуй, последует совету маленького нахального гостиничного прислужника и отправится в лавки — смотреть на шелка и украшения. Говорят, это успокаивает нервы и развлекает любую женщину. Даже такую, как Рыжая Соня.
* * *
Но утро принесло с собою только новые тревоги. Посмеиваясь над своим ночным испугом, Соня оделась и уже затянула пояс с кинжалом, как вдруг замерла в изумлении. Что там, в углу?
Быстрым шагом Соня подошла к окну и распахнула ставни. Тотчас же шум дневной сует хлынул в комнату. Внизу конюх шумно ругался со слугой какого-то купца, остановившегося в гостинице на первом этаже. Слуга находил, что конь его господина находится в ужасном состоянии, он не кормлен, не поен и не чищен, и за что только конюх выпросил третьего дня у бедного, доверчивого купца сразу два аквилонских золотых! И ведь было заплачено! За что? За безделье!
Конюх, разумеется, приводил свои аргументы. Послушать конюха, во всем виноват нерасторопный слуга.
Где-то слышался зычный голос туранского торговца, который кричал, чтобы ему седлами коня.
Внизу, на кухне, гремел котлами повар. Аппетитный запах тушеного мяса донесся до Сони и она невольно раздула ноздри. Готовили в «Веселом вепре» и впрямь отменно.
Соня ощупала кошель, висевший у нее на поясе рядом с кинжалом. Довольно тощий после того, как она заплатила за гостиницу, но все же не совсем еще пустой.
И все же… что это там, в углу?
Странно. Соне совсем не хотелось смотреть на это. Даже любопытство не могло пересилить этого нежелания. Почти против своей воли она приблизилась все-таки к этому месту и наклонилась над бесформенной черной тряпкой, брошенной в углу. Соня готова была дать руку на речение, что, когда вечером она ложилась спать, этой тряпки здесь не было. Взяв тряпку в руки и расправив ее, она вздрогнула: это была черная кожа, целиком снятая с человека, как чулок. На месте глаз и рта зияли провалы, но все остальное: пальцы рук и ног, даже волосы — курчавые, вьющиеся — были в сохранности.