Рыжее знамя упрямства (сборник)
Шрифт:
– Я больше не буду…
Дистанции были рассчитаны так, что при среднем ветре должны были занимать около часа. Однако сегодня дуло покрепче, поэтому даже самые отстающие укладывались минут в сорок пять. И до обеда флотилия успела провести четыре гонки. У Словко были первое, третье, четвертое и второе места. В общем зачете он пока "болтался" где-то между вторым и третьим местами. Но, конечно, все еще было впереди.
– Давайте пятую дистанцию! – требовали энтузиасты. – Успеем, пока дежурные мотаются с термосами. – Смотрите, как здорово
Но Корнеич, глянув опытным глазом на облака и на воду, сказал, что дует, пожалуй, "чересчур здорово".
– А скоро перестанет, – добавил подошедший Степан Геннадьевич. – На несколько минут. Затем ка-ак плюнет! Причем с другой стороны… Гляньте сами… – И дернул головой, показал высоко в небо. Там происходило торжественное передвижение облачных масс. Причем облака не приходили со стороны, а как бы рождались прямо из воздуха, густели и выстраивались в фигурные нагромождения.
Корнеич взял мегафон:
– Внимание, все экипажи! Не гоночные, а постоянные! Быстро перегнать суда в лагуну! Швартовать бортами к шинам, накрепко! Убрать паруса, закрепить гики! Скоро будет трепка!
Такие команды не надо отдавать дважды. Яхты одна за другой отскакивали от пирса, как мячики, и, крутнувшись на зыби, мчали, в тихую, огороженную бетонным молом бухточку, которая называлась "лагуна". Здесь матросы их крепили к развешенным на дощатых причалах шинам – носовыми и кормовыми швартовами.
Ветер неожиданно стих – как отрезало. Опоздавшие яхты с повисшими парусами спеши в лагуну на гребках. Озеро в минуту успокоилось, отразило темнеющие облачные груды. Синие краски сменились желтовато-серыми, резко запахло сырым песком и старыми досками причалов. Облака сдвинулись еще плотнее, в них появился лиловый цвет. По лиловому беззвучно проскочила огненная жилка. Прямо над головами заклубился темный мохнатый ком размером с планету. Из него за шиворот Словко упала большая капля…
Неторопливыми чугунными шарами прокатился по тишине гром.
– Народ, пошли по укрытиям! – скомандовал Корнеич.
У каждого экипажа были привычные места на случай непогоды. И сразу все разбежались – кто в дощатый ангар, где зимой хранились яхты, кто в железный шлюпочный эллинг, кто в штабной домик станции…
– Пойду к машине, – сказал Корнеичу Кинтель. – Пора думать о желудках…
Подошел Каперанг.
– Даня, меня вызывают в школу, туда явились какие-то представители военного округа. Чую, что не за хорошим… Держи тесь тут…
– Не волнуйся. Аиду, если появится опять, гони. Феликса тоже. Я сам разберусь.
Они пожали руки, Каперанг пошел к своей зеленой "девятке".
Словко на причале последний раз проверил швартовы "Оливера", окликнул матросов:
– Давайте в ангар, ребята! Сейчас польет! Одежду не забудьте, а то вымокнет!
Матвей, Сережка и Рыжик подскочили к нему. Рыжик – с прижатым к жилету свертком одежды и лисенком.
– Словко, я возьму Берендея с собой, а то совсем промокнет!
– Правильно!..
Капли уже часто стучали по доскам и бетону. Подгоняя ребят, покатился над берегом нарастающий раскат. Несколько раз вспыхнули под тучами трескучие белые звезды. Рванулся ветер, прижал на берегах вербы и рябины, и сразу хлестнули струи.
Словко и его экипаж влетели в ангар, когда там укрылись уже больше десятка ребят. Были здесь Кирилл с его "головотяпами" (Глебкой Вахрамеевым, Валеркой Юдиным и Павликом Штерном), Нессоновы с их матросами. Следом, отфыркиваясь, вошли Корнеич и начальник станции Поморцев.
– Вовремя скрутились, – весело сказал Степан Геннадьевич.
– Только все же подмокли малость… Ну-ка… – Корнеич дотянулся до высокой полки, достал два свертка с ветхими парусами. – Люди, вытирайтесь и укутывайтесь, чтобы не продрогнуть…
Двух стакселей хватило для вытирания, двух больших гротов – чтобы накрыться всем. Уселись на рундуки с запасными деталями, на лежавшие у стены старые мачты, прижались друг к другу горячими локтями и плечами, парусина обняла всех пыльным шуршащим уютом…
А в широкие открытые двери видно было, как беснуется, вспыхивает, ревет ветром и ливнем гроза. Над озером, над кустами и травами проносились белесые водяные смерчи. Над растущими у лагуны кленами дергались и метались верхушки мачт…
– А Кинтель и Равиль поехали с термосами в столовую, – дернув плечами, сообщил Сережка Гольденбаум.
– Ну и прекрасно. В машине ведь, не промокнут, – сказал Корнеич. Он сидел на ящике, отдельно от всех, в тельняшке и в пробковом жилете, который натянул, видимо, для тепла. Встряхивал промокшую штурманскую куртку. В сторонке устроился и Степан Геннадьевич, попыхивал сигаретой.
– А если машину смоет с дороги? – спросила Ксеня.
– Давайте без дамской паники, – предупредил Игорь.
– Бе-е… —отозвалась Ксеня, и было ясно, что она всунула язык. В ответ на это вспыхнуло и грянуло так, что все съежились. Игорь назидательно сказал:
– Видишь, как дразниться…
Рыжик устроился слева от Словко, теплый, твердый и костлявый. Иногда вздрагивал – видимо, боялся грозы. (Да если честно, то многие побаивались, чего уж там.) Порой он возил по голой груди ладошкой, и Словко понимал: трогает колесико. А время от времени Рыжик нащупывал лисенка Берендея (может, гладил?).
– Высади его наружу, он же мокрый, – посоветовал Словко.
– Не… у меня на коленях он скорее высохнет… – И вздрогнул опять.
Неожиданно возникла в дверях закутанная в полиэтилен Аида.
– Ох какая стихия!.. Ребята, главное сохранять уравновешенное состояние, и тогда…
– Аида Матвеевна, вы ведь по распорядку должны быть в домике, – сказал Корнеич. И подумал: "Уж не решила ли завести сейчас разговор о яхтах? Это притянет все молнии…" Но Аида освободила из-под капюшона мокрые пряди, присела на свободный ящик и сообщила: