Рыжие псы войны

Сафин Эльдар

Даже за одно небольшое изображение подобного рода любой иерарх, да даже и обычный священник Светлого Владыки отправил бы нечестивца на очистительный костер.

Но Светлый Владыка на землях, подвластных Орде, до недавнего времени был не в чести, и его священники сами сотнями восходили на костры и плахи, а храмы разграблялись и осквернялись.

— Я потерял его… — твердил хан. — Потерял…

Он выглядел изумленным и испуганным, но почему — не удалось узнать.

Лучшие палачи не сумели развязать язык Разуже, хотя пустили в ход все инструменты. Даже сам бывший

темник нацепил кожаный фартук поверх голого тела и провел в шатре утомительную ночь.

Но толку не вышло — нет, Разужа не отказывался отвечать на вопросы и иногда даже говорил довольно складно, но каждый раз начинал повторять одно и то же и словно забывал о муках.

Раньше его бог направлял его, всегда был рядом, помогая советом, а иногда и словно вселялся в него. Однако в последние годы он появлялся все реже, а теперь оставил Разужу полностью, и это надломило хана.

И это могло объяснить, почему хан так повел себя в день схватки.

Дайрут рассчитывал на тяжелую, многодневную битву с опытным и хитрым полководцем, заранее подготовил несколько рубежей, за которые должен был отступать, ловушки, засады и отравленные колодцы.

Однако получилось так, что Разужа просто кинул вперед все свои войска, даже не задумавшись над тем, что нельзя посылать людоедов в центре человеческого войска или ставить вперед трусливых гоблинов. Хам совершил множество глупых ошибок, и каждая из них стала каплей, а в сумме они оказались морем крови, и большая его часть излилась из тел воинов Разужи.

Теперь, после победы, гораздо больше Дайрута тревожили собственные войска.

Далеко не все хорошо приняли необходимость сражаться против своих, у многих в армии темника были друзья и родственники в стане Разужи. Особенно неприятно выглядело то, что недовольные были и среди самых верных, среди первого десятка Рыжих Псов, и даже Имур, Ритан и Коренмай позволяли себе не соглашаться с ним — и хорошо, что только в личной беседе.

Причем они напирали не на то, что Дайрут сражался против таких же кочевников, а на то, что он приказал уничтожить всех людоедов и орков, а среди гоблинов казнить всякого десятого.

Они считали, что Дайрут стал слабеть, что он не понимает, каким полезным и хорошим инструментом будут нелюди.

А он просто откупался от своей памяти, уничтожая тех, кто был в первых рядах, когда гибла Империя.

И сейчас, сидя на табурете в шатре за окраиной ставки, он смотрел на распятого Разужу. Он думал о том, что должен мучить этого человека, пытать его самыми страшными способами — ради отца, ради императора, ради Тори, ради всех тех кухарок и подмастерьев трубочиста.

И не видел в этом нужды.

С того момента, как Дайрут надел наручи, внутри что-то словно перегорело, а сейчас еще и подернулось льдом.

— Почему ты решил, что я предал тебя? — спросил он и втер щепоть острого дорасийского перца в свежую рану на груди Разужи.

Хан усмехнулся:

— Ты нравился мне, Дайрут… Но я перехватил двоих гонцов из Дораса. Их королева предлагала себя тебе в жены за то, что ты обернешься против меня. Я понял, что ты вырос, стал серьезной

силой, а значит, тебя надо уничтожить до того, как ты вырастешь еще больше. Ведь рядом со мной не было покровителя… Если бы он был, мне никто не был бы страшен! Вернись, мой бог, и мы вместе вырвемся из этой лопушки и совершим путь к власти вновь!

Дайрут поморщился.

Он нашел среди бумаг Разужи одно из этих писем — королева Айриэлла Дорасийская предлагала ему жениться на ней, конечно же, не она сама, куда там, герцог Сечей, Парай Недер или еще кто-то просто отдавал ему девчонку в обмен на гарантии безопасности и мечи кочевников.

Во всяком случае, теперь было понятно, почему хан решил, что Дайрут, исполняющий самые сложные и неприятные его задания, посвященный в его самую большую тайну, стал для него угрозой.

То есть Верде все равно рано или поздно встал бы против Разужи, но сейчас ему казалось, что еще слишком рано.

И по большому счету вышло очень хорошо.

Дайрут тяжело вздохнул.

Ему было плохо, очень плохо — он достиг предела, он сделал все, что мог, но в душе не верил в то, что месть за отца свершилась, а разрушать Орду как силу ему не хотелось. Черные наручи иногда сами нагревались, и тогда Дайруту хотелось кого-то убить, но он уже привык к таким приступам и легко отмахивался от них.

Пока эти тяжелые украшения надеты на его руки, никто ему не страшен.

Раньше был хан Разужа, а теперь вот он, с покрасневшим от прилившей крови лицом, висит на кресте.

— Возьму Дорас, а затем казню всех, кто участвовал в битве при Жако, — решил он.

— Что? — поинтересовался Разужа.

— Ничего, — ответил Дайрут, а затем вонзил тонкий кривой клинок в сердце хана.

Чтобы его бог не воскресил покойника, новый правитель приказал сжечь тело, а прах разделить на сотню частей и смешать их с землей в разных землях.

Оставалось только одно дело — Дайрут повелевал всем миром, за исключением последнего независимого королевства, и надо было разобраться с ним, чтобы затем спокойно заниматься собой.

На следующее утро в Дорас поскакал один из самых молодых Рыжих Псов, совсем еще мальчишка, и в его мешке было письмо, адресованное королеве Айриэлле, а в нем каллиграфическим почерком на имперском языке было написано:

«Чтобы защитить Дорас, ты должна босой и простоволосой по собственной воле прийти ко мне в ставку. И тогда я вынесу решение о твоей судьбе. Если ты придешь по принуждению, мои шаманы поймут это, и королевство будет отдано на меч и поживу».

А внизу стояла подпись: «Хан Дайрут Верде».

* * *

Лиерра никогда не понимала, какие кретины придумывали названия для деревень в павшей ныне Империи или землях вольных городов.

Вот в Дорасе что ни деревня — то Цветочная или Взморье, даже нищие рыбацкие поселки зовутся Рыбье место или Скалы. Здесь же, в одной из дальних провинций Империи, она миновала уже Грязь, Свиньи и Дураково.

Самым благозвучным из встреченных названий было Дно, но в этой деревеньке большая часть жителей давно переселилась на погост.