Рыжие волосы, зеленые глаза
Шрифт:
— Извините, синьор, я не позволю вам ехать одному. Только не теперь, после того что случилось, — предупредил он.
Петеру было неприятно это вторжение, но он сдержался.
— Что же произошло? — сухо спросил он.
— Охранники у главных ворот заметили двух подозрительных мотоциклистов, рыскавших по аллее конских каштанов, — объяснил начальник охраны.
— И что же дальше? — продолжал Петер, несколько сбавив тон.
— Я известил полицию, — ответил начальник охраны. Машина стремительно спускалась к главным воротам.
— Это все? — Петер, казалось,
— Разве этого мало? — возразил верный телохранитель, привыкший за годы службы к тому, что хозяин тревожится и по куда менее веским поводам.
— Может быть, мы придаем слишком большое значение сигналам, не заслуживающим подобного внимания, — заметил Петер. — В любом случае, спасибо, что предупредили меня. Теперь вы можете выйти, — добавил он с улыбкой.
Ворота раскрылись перед машиной.
— Мой долг — сопровождать вас, — настойчиво повторил телохранитель, не двигаясь с места.
— Выходите! — властно приказал Петер.
Слишком долго он жил в плену собственных страхов и под надзором своих охранников. Теперь, в пятьдесят пять лет, он наконец-то чувствовал себя свободным от навязчивых опасений. Его женщина ждала от него ребенка. Он готовился стать отцом, и радостное ожидание этого счастливого события не собирался делить ни с кем. Ему хотелось самому отвезти Марию домой, поговорить с ней о будущем, полном надежд. Для этого им нужно было остаться наедине.
— Выходите! — повторил он начальнику охраны.
Тот, не двигаясь, смотрел на него в смятении.
Наконец телохранитель нехотя повиновался, мысленно проклиная упрямство великого человека, буквально потерявшего голову по причине, о которой он не смел даже догадываться.
Петер сорвался с места так, что завизжали покрышки, пересек линию ворот, выехал на аллею конских каштанов, промчался по ней с бешеной скоростью и затормозил на перекрестке при въезде на шоссе. Он пропустил несколько машин, имевших преимущественное право проезда, не обратив внимания на тяжелый грузовик, стоявший у обочины. «Мерседес» тронулся, и грузовик столкнулся с ним, внезапно дав задний ход. Петер так и не увидел тягача, летевшего на него подобно бомбе. В эту минуту он думал о Марии, о ребенке, которого они вырастят и воспитают вместе. Он был на вершине счастья, когда закончилась его жизнь.
Сегодня
1
Ноябрь только начался, и три дня не переставая лил мелкий холодный дождь. Мария спустилась в подземный гараж с Фьяммой и Мануэлем. Дети уселись на задних сиденьях голубого «Типо» [47] , а она села за руль. Они поднялись по короткому пандусу, выходившему в сад, и выехали на дорогу, по которой проносились машины. Брызги грязной воды летели из-под колес.
— Я хочу булочку, — захныкал Мануэль. — Хочу горячую булочку с кремом у булочника.
47
Крупнолитражная
— У нас нет времени, — возразила Мария. — Если я остановлюсь у булочной, мы опоздаем в школу.
— Рашель каждое утро покупает мне булочку, и мы всегда приезжаем вовремя, — заупрямился мальчик.
— Я положила тебе в ранец яблоко, это гораздо лучше булочки, — сказала Мария.
— Терпеть не могу яблоки, — огрызнулся Мануэль.
— Яблоки полезные. Твоя сестра тоже съедает яблоко на перемене. Один разок и ты можешь потерпеть.
— Фьямма должна соблюдать диету, а я нет. И я хочу мою булочку! Мне полагается булочка! Понятно?
Мария почувствовала, что начинает терять терпение из-за своего непослушного сынишки. У нее руки чесались наградить его хорошим подзатыльником, но еще больше хотелось понять, в чем дело, почему он стал капризничать и ссориться с ней с утра пораньше. Впрочем, времени не оставалось ни на ссору, ни на выяснение отношений.
— Фьямма, ты можешь утихомирить своего братца? — спросила Мария.
Девочка наклонилась к Мануэлю и прошептала ему на ухо:
— Если ты не прекратишь, я все расскажу маме.
Мануэль тотчас же притих.
Мария остановила машину у входа в здание начальной школы. Мальчик вылез, накинув на голову капюшон от дождя, и бегом скрылся в подъезде, даже не попрощавшись с матерью.
— Может быть, ты мне расскажешь, какая муха его укусила? — обратилась Мария к дочери, когда «Типо» вновь влился в поток транспорта, направляясь к частному женскому институту, где Фьямма училась в шестом классе.
Девочка беспокойно заерзала на сиденье, закашлялась и принялась теребить «молнию» на своем плаще, но не ответила.
— Я задала тебе вопрос. Знаешь ли ты, что происходит с твоим братом? — повторила Мария.
Чувствуя себя припертой к стенке, Фьямма ответила шепотом:
— Он ревнует.
— Ревнует?Но кого? К кому?
— Тебя к ребеночку, который должен родиться.
Несколько дней назад Мария вернулась в Модену вместе с детьми и Мистралем, который теперь, со свойственным ему стоическим упорством, проходил долгий, изматывающий курс реабилитации. Она была на четвертом месяце беременности и, разумеется, поговорила об этом с детьми. Фьямма тогда обняла ее и спросила: «А можно мне тоже стать его мамой?» Мануэль никак не откликнулся на новость.
— Так вот что его беспокоит, — проворчала Мария. — Но почему он все тебе рассказывает, а мне ни слова?
— Честное слово, мамочка, он мне ничего не говорил. Это я сама сказала Мануэлю, а он только подтвердил. Я догадалась.
— Каким образом? — с любопытством спросила мать.
— Он говорит, что ему не нравится, когда в доме посторонние.
— Ты просто чудо, девочка моя, настоящее чудо! — с восторженной улыбкой воскликнула Мария. — Я постараюсь больше времени проводить с Мануэлем. Слишком долго я оставляла его одного. Но что же я могла поделать, когда ваш отец был так болен!