Рыжим котенком

…Познакомились мы с ним на концерте. Случайно. Нас познакомила его девушка, и сначала я даже не поняла, что она нашла в нем.

Потом не могла понять, что он нашел в ней.

Через неделю мне стало ясно, что неравнодушна к нему. Через две, что влюбилась. Через три ко мне пришло осознание того, что я полюбила.

Впервые в жизни.

Человека, который любил и был любим четыре года. Которому я никогда бы не заменила _ее_. Потому что они за четыре года прошли вместе столько, сколько немногим за всю жизнь дано пройти.

Он

дарил мне цветы на праздники. Я не люблю цветы. И дарить их мне мог только _он_. Больше никто другой. А еще скальпели. Я попросила, и он принес два одноразовых скальпеля. Для работ по коже и ткани, не подумайте чего дурного. Кожу или дерматин сложно хорошо разрезать ножницами, а вот скальпелем в самый раз. К сожалению, хорошие скальпели могут достать только люди, причастные к медицине.

Он работал мед. братом в институте имени Склифосовского, в опер. блоке. Если с человеком случается что–то плохое и очень опасное, его привозят именно туда.

Работать там почетно и очень сложно. Я часто жалела его, ему было нелегко. Но это все не важно. Это было важно, когда была жива Аня. Спросите, кто

такая Аня? Так меня звали.

Звать меня так перестали в середине февраля.

На дне рождения нашего общего друга, когда я уютно устроилась рядом с _ним_, его девушка, наконец, поняла, что что–то идет не так. «Отстань от него, он мой». Ревность. В то же время, я понимаю, что ее претензии были вполне обоснованны.

На следующий день все и произошло. Я возвращалась с работы, ехала на маршрутке от метро. Автолайны часто попадают в аварию, в этом нет ничего обидного. Просто на этот раз в одной из столкнувшихся машин ехала я. Хорошо, что никто кроме меня не погиб. Может, у них не было того, ради которого они могли бы вернуться?

«Скорая» приехала быстро. Меня повезли… куда бы вы подумали? Именно в Склиф.

На середине пути он позвонил. Я не смогла ответить или достать из кармана телефон, хоть и была в сознании, но только на его звонок у меня поставлена особенная песня «Невеста». Никаких ассоциаций, умоляю, ничего радостного в этой песне нет.

Он еще ничего не знал… И до сих пор я даже не догадываюсь, зачем именно он тогда звонил.

Я смотрела в забранное частыми полосочками краски окно на густые хлопья летящего снега и слушала, как в кармане куртки играет звонок:

Будет бег запыленной скорой, Город, расчерченный на квадраты, Будет комната с запахом хлора, Руки, люди, глаза, халаты. Будет свет, дальше будет лучше, Будет снег налипать на веки, Будет звук, только он все тише, Будет сон. Он один. Навеки. [1]

Я

даже не удивилась, когда поняла, что именно он будет подавать хирургу инструменты на этой операции. Я тогда ничему не могла удивляться, жизнь во мне угасала с каждым биением сердца и толчком крови из порванных сосудов. Последнее, что я увидела до того, как анестезиолог накрыл мое лицо маской, были _его_ широко распахнутые глаза.

— Аня, Анечка…

— Они знакомы? Выведите его из операционной!

— Нет–нет, просто напомнила сестру.

У него никогда не было сестры.

Будет комната с запахом хлора, Руки, люди, глаза, халаты.

Боль наплывала волнами, я качалась в них и растворялась, а затем словно

вынырнула на поверхность.

— Почему она пришла в себя? Уволю всех к чертовой матери!

— Давление падает…

— Открылось новое кровотечение.

— Аня, Анечка! Держись!

— Уведите его отсюда!

— Аня, не смей!

Неожиданно в операционной распахнулось окно, и белый снег огромными хлопьями влетел в помещение. Подсвеченный лампой над операционным столом, он казался золотыми блестками в первые мгновения.

Будет свет, дальше будет лучше,

Будет снег налипать на веки…

— Остановка сердца… разряд… разряд!

— Аааня! — голос возлюбленного становился все тише, да и слышало его уже не тело, а нечто другое…

— Время смерти — 19 часов 36 минут.

Будет звук, только он все тише. Будет сон. Он один. Навеки.

Я не помню, что было следующие несколько часов со мной, но неожиданно мир оглушил меня своими звуками и запахами. Я вернулась, вернулась,

помня все. Почему я не вижу? Почему я ничего не вижу?!

— Мррр…

— Мама?..

Я родилась в подвале, недалеко от _его_ дома. Я помню, как ласковая пушистая мама вылизывала меня, как возились рядом три брата, как бегали смотреть на нас дети, а старушки приносили мамуле молоко.

Кошкой быть очень весело, во всяком случае, пока ты маленький пушистый котенок. Мама вылизывала нас с братьями, мы пили теплое и вкусное молоко, возились, иногда мамуля осторожно брала нас за загривок и куда–то таскала.

А как стало здорово, когда у нас открылись глаза! Мы носились по подтаявшему снегу, который не холодил пятки, а лишь раззадоривал. А как весело было пугать воробьев! Они разлетались, когда мы с разных сторон неожиданно бросались на них. А еще лестницы. Страшные и большие лестницы, но по ним было так непривычно спускаться головой вниз… Я же помнила все–все… Но решила для себя, что раз уж выпала возможность жить в кошачьем теле, то стоит этому лишь радоваться. Пока не встретилась с ним.

Впервые я увидела его в начале мая, скорее даже почувствовала запах. Сердце тоскливо защемило, я выскочила из кустов прямо перед ним, надеясь, что он узнает меня, но передо мной с лаем выскочила какая–то собачонка из–за его спины, и пришлось убегать назад, в подвал.